Страна вина - Мо Янь

— Замерзла? — Он брякнул явную глупость, но тут же добавил: — Может, вернемся на время к тебе, подождем, когда станет теплее, и продолжим расследование?

— Нет! — стуча зубами от холода, одеревенело промычала она.

— Боюсь, я тебя совсем заморожу.

— Нет!

«Держа за руку свою близкую боевую подругу Маккол, детектив Хантер неторопливо шагал по Ослиной улице в промозглой осенней ночи, под моросящим дождем…» Эта череда слов промелькнула в голове, как караоке на экране видео. Он — бравый и отважный, она — строптивая, порой мягкая и любвеобильная. На Ослиной улице пустынно, скопившаяся в выбоинах вода отбрасывает смутные отблески, как матовое стекло. Он в Цзюго уже неизвестно сколько дней и все ходит кругами за его пределами, сам же город остается загадкой, а ночной город тем более. И вот наконец он вступает в этот загадочный город под покровом ночи, и старинная Ослиная улица предстает перед ним божественной тропой между ног шоферицы. Он тут же раскритиковал себя за столь нелепые ассоциации, но, словно бледный подросток под напором неодолимого желания, оказался не в силах отделаться от этого поразившего воображение образа, который крутился в мозгу не переставая. Нахлынули восхитительные воспоминания, и стало смутно вырисовываться понимание, что шоферица — мучение, посланное судьбой, что их тела уже скованы тяжелой цепью. Он уже испытывал к ней какое-то чувство — не разобрать: то ненависть, то жалость, то страх, — а это и есть любовь.

Фонари попадались редко, большинство лавок по обе стороны улицы уже закрылось. Но во двориках за ними вовсю горел свет. То тут, то там раздавался глухой стук, и следователь терялся в догадках — что же такое делают.

— Ослов это вечером забивают, — тут же подсказала шоферица.

Мостовая в одночасье стала скользкой, шоферица поскользнулась и шлепнулась на зад. Он бросился поднимать ее и растянулся рядом. Зонт при этом сломался, и она швырнула его в канаву. Мелкий дождь сменился снежной крупой. В щели между зубами задувал ледяной ветер. Дин Гоуэр предложил ускорить шаг. Узенькая и мрачная Ослиная улица вызывала страх, словно логово преступников. «Держа свою зазнобу за руку, следователь двигался все дальше в логово тигра» — по-другому и не скажешь. Уже показалась сверкавшая неоновыми огнями вывеска ресторана «Пол-аршина», но тут, блистая черными шкурами, дорогу преградило целое стадо ослов.

Они тесно сгрудились в кучу. Голов двадцать пять, прикинул он, все, как один, черные, ни волоска другого цвета. Упитанные, с симпатичными мордашками, ослики казались совсем молоденькими. То ли от холода, то ли от мрачного ужаса, висевшего над Ослиной улицей, они жались друг к другу что было сил; задние, напирая, неизбежно выталкивали кого-то из середины. От звуков трущихся ослиных шкур тело покалывало как иголками. Он обратил внимание, что одни стояли понурив голову, другие — задрав морду вверх. А вот большими, мягкими ушами прядали все. Так, тесня друг друга, они продвигались вперед. Копыта цокали и скользили по каменным плитам, и эти звуки походили на аплодисменты. Стадо ослов перемещалось перед ними, подобно движущимся дюнам. Следом черной тенью поспешал какой-то малец. Постойте, да он похож на того чешуйчатого, что стащил у него все ценности. Но не успел Дин Гоуэр что-то крикнуть, как малец сунул в рот палец и резко свистнул. Этот свист, словно острый нож, прорезал пелену ночи, и ослы, задрав головы, разразились криками. Насколько помнил следователь, ослы всегда упираются в землю ногами и задирают головы, чтобы полностью сосредоточиться на крике, а тут они издавали крики на ходу. От этой странности у следователя даже сердце сжалось. Отпустив руку шоферицы, он бесстрашно рванулся вперед, намереваясь схватить черного малого — погонщика ослов, но тут же грузно шлепнулся на землю всем телом, сильно ударившись затылком о зеленоватые плитки. В ушах раздалось странное жужжание, а перед глазами заплясали два больших желтых круга.

Когда он снова обрел способность видеть, стада ослов вместе с погонщиком уже и след простыл. Перед ним простиралась лишь унылая и безлюдная Ослиная улица.

— Сильно ушибся? — участливо спросила крепко державшая его за руку шоферица.

— Ерунда.

— Как бы не так, ударился будь здоров, — всхлипнула она. — Наверное, сотрясение мозга…

При этих словах он почувствовал, что голова действительно раскалывается от боли, а перед глазами будто фотонегатив: волосы, глаза, рот шоферицы — всё бледно-белое, как ртуть.

— Боюсь, не выживешь…

— Какое «не выживешь», я только начинаю расследование! Чего это ты смерть мне призываешь?

— Когда это я тебе смерть призывала? — взвилась она. — Я сказала, что боюсь, не выживешь.

Страшная головная боль лишила желания продолжать разговор. Он протянул руку и погладил ее по лицу в знак примирения. Потом положил руку ей на плечо. Как санитарка на поле боя, она помогла ему перейти улицу. Неожиданно вспыхнули глаза-фары изящного лимузина, который воровато рванулся от тротуара, накрыв их обоих снопом резкого света. «Не покушением ли тут пахнет?» Он с силой оттолкнул шоферицу, но та еще крепче обхватила его руками. На самом деле никакое это было не покушение: вывернув на проезжую часть, лимузин скользнул прочь, как на крыльях. Вырвавшееся из выхлопной трубы белое облачко очень красиво смотрелось в свете красных габаритных огней.

А вот и ресторан «Пол-аршина». Весь залит огнями, будто там проходит пышное празднество.

По обе стороны от украшенного цветами главного входа стоят две официантки ростом не больше метра. На них одинаковая ярко-красная форма, одинаковые высокие прически, а на очень похожих лицах одинаковая улыбка. Они настолько похожи, что кажутся ненастоящими, этакими манекенами из пластика или гипса. Свежие цветы у них за спиной так удивительно красивы, что тоже кажутся ненастоящими — от чрезмерной красоты теряется ощущение жизненности.

— Добро пожаловать, рады вас видеть.

Распахиваются стеклянные двери чайного цвета.

В зале на облицованной стеклянными пластинами колонне он увидел пожилого мужчину жуткого вида, которого поддерживала перемазанная в грязи женщина. Когда до него дошло, что это их с шоферицей отражение, он совсем приуныл и собрался было повернуться и выйти, но к ним с невероятной скоростью скользнул — а казалось бы, ходит вперевалочку — одетый в красное малыш. Послышался его скрипучий голос:

— Господа к нам перекусить или попить чаю? Потанцевать или попеть караоке?

Малыш едва доставал следователю до колена, поэтому одному пришлось задрать голову, а другому нагнуться. Они смотрели друг другу в лицо — большой и маленький. Получалось, что следователь глядит на него свысока, и это помогло на какой-то миг преодолеть мрачное настроение. На лице малыша он заметил какое-то злобное выражение, от которого по спине пробежал холодок. За легкой, исполненной чувства собственного достоинства улыбкой, которой учат весь обслуживающий персонал в ресторанах, озлобленность все равно заметна. Подобно тому, как проступают чернила сквозь низкосортную рисовую бумагу.