Страна вина - Мо Янь

Оставшись один, Юй опустился на камень и заплакал. Вдруг он почувствовал, что камень куда-то проваливается. Раздался ужасный грохот, Юя ослепил яркий золотистый свет, и от страха он потерял сознание. Придя в себя, он ощутил на лице крошечную ладошку, от которой исходило благоухание, и, открыв глаза, увидел ту самую деву. Слезы радости брызнули у него из глаз. «Как долго я тебя ждала», — проговорила она.

(Здесь вычеркнуто пятьсот иероглифов.)[148]

Они неторопливо шли, взявшись за руки, и их взору открылся сад со множеством необычных деревьев и редкостных цветов. Ветви одного большого дерева, листья которого походили на веера из рогоза, были усыпаны плодами, похожими на маленьких детей. Во время полуденной трапезы внесли поднос с золотистым мальчиком, который выглядел столь натурально, что страшно было дотронуться до него. «Как можно мужчине ростом в пять чи быть таким трусом!» — воскликнула дева и яростно ткнула палочками в петушок мальчугана. Мальчик развалился на куски. Подцепив часть его руки, она с волчьей жадностью набросилась на нее. Юй перепугался еще больше. «Да никакой это не мальчик, — презрительно усмехнулась дева. — Это плод в форме мальчика, а вот робость твоя мне не по нраву». Юй через силу повиновался и, взяв палочками ухо, отправил себе в рот. Оно буквально растаяло, доставив ни с чем не сравнимое наслаждение. Осмелев, Юй набросился на еду и стал поглощать кусок за куском. Дева усмехнулась, прикрыв рот рукой: «Не познав вкуса, был робок, как овца, а разобравшись, что к чему, уплетаешь за обе щеки!» Увлеченный едой Юй даже не потрудился ответить. По щекам у него тек жир и масло, и выглядел он очень смешно. Еще дева подала кувшин синего вина, источавшего несравненный аромат, и сказала, что это вино из плодов, которые собирают в горах обезьяны, одно из самых редких на земле…

Наставник Мо, думаю, того, что Вы прочли, достаточно, переписал я уже довольно много. Должен обратить Ваше внимание на следующее: упомянутые в этом ни на что не похожем творении факты, а именно поедание младенцев и Обезьянье вино, чрезвычайно важны и в теперешнем Цзюго, это, можно сказать, ключи к пониманию его тайны. Автор «Записей о необычайных делах в Цзюго» неизвестен, раньше я об этой книге и не слышал. В последние несколько лет ее передавали из рук в руки в списках, и, по слухам, отдел пропаганды горкома уже издал распоряжение об ее изъятии. Поэтому полагаю, что автор книги — наш современник, он жив-здоров и проживает в Цзюго. К тому же главного героя в этом произведении тоже зовут Юй Ичи. Так что есть подозрение, что эти «Записи о необычайных делах в Цзюго» — его рук дело.

«Вы, господин Юй Ичи, вконец меня запутали. То вы подмастерье в винной лавке, то неуловимый юный герой в рыбьей чешуе, то клоун в цирковой труппе, а теперь вообще грозный и влиятельный управляющий ресторана. В вашей жизни переплетаются правда и вымысел, в ней полно самых разных изменений — ну как, скажите, составлять ваше жизнеописание?»

Он громко и заливисто расхохотался. Кто бы мог подумать, что из цыплячьей груди карлика может исходить такой звучный и звонкий смех. Он колотил по кнопкам телефонного аппарата, из-за чего у небольшого электронного устройства внутри, наверное, голова пошла кругом и зарябило в глазах. Кружку из тончайшего цзиндэчжэньского фарфора[149]он подбросил к потолку, и она вместе с чаем по закону всемирного тяготения с еще большей скоростью упала, разлетевшись брызгами и осколками по великолепному дорогому ковру из овечьей шерсти. Выдвинув ящик стола, он вытащил оттуда пачку цветных фотографий и швырнул вверх. Планируя в воздухе, они напоминали стайку пестрых бабочек. «Знаешь этих женщин?» — самодовольно спросил он. Я поднял фотографии и стал жадно просматривать, изобразив на лице лицемерно стыдливое выражение. Все как на подбор красавицы, все обнаженные и все вроде бы знакомые. «Имена на обороте», — сказал он. Действительно, на обороте было указано, где эти женщины работают, их возраст, имя и дата соития с ним. Все здешние, из Цзюго. Он близок к тому, чтобы сделать свое дерзкое заявление реальностью.

«Ну, кандидат, достоин ли добившийся подобных успехов уродливый карлик того, чтобы воздвигнуть ему памятник? Пусть этот мерзавец Мо поскорее приезжает, а то опоздает, могу ненароком с собой покончить.

Я, Юй Ичи, возраст неизвестен, рост семьдесят пять сантиметров. В юные годы бедствовал, скитался по городам и весям. В среднем возрасте раскрутился. Председатель Ассоциации частных предпринимателей города. Ударник труда провинциального уровня. Главный управляющий ресторана „Пол-аршина“. Имел сексуальные отношения с восьмьюдесятью девятью красавицами Цзюго. Духом я выше, чем дано представить воображению простого смертного, а мои способности превосходят способности любого человека. У меня чрезвычайно богатый опыт, что уже стало легендой. Мое жизнеописание будет самой необычной в мире книгой. Скажи этому своему мерзавцу Мо Яню, чтобы поторопился с решением — пишет он, не пишет. Пусть хоть шептуна какого выдавит из себя, только четко и ясно!»

1

Позолоченные по краям ворота ада с грохотом распахнулись. «Какой же это мрачный мир теней, как его изображают в мифах! — изумился Дин Гоуэр. — Он золотисто-изумрудный, полный яркого блеска от падающих одновременно красных солнечных лучей и голубоватых лунных». Вокруг его свободно колышущегося тела проплывали стаи морских тварей — панцири, испещренные красочными узорами, мягкие щупальца. Одна ярко раскрашенная рыбка с острым носиком мягко тыкалась в его геморрой, удаляя разлагающиеся ткани со сноровкой врача-проктолога. После длительного отсутствия в череп снова протиснулась бабочка сознания, и голову окутало прохладой. Следователь по особо важным делам, надолго отключившийся после всего выпитого, открыл глаза. Рядом сидела шоферица в чем мать родила и терла себя губкой, смоченной в какой-то жидкости с кисловатым запахом, — губку эту она использовала для мытья машины. Как выяснилось, он, тоже голый, лежал на сверкающем полу из тикового дерева, в который можно было смотреться как в зеркало. В мозгу постепенно всплывали минувшие события. Он попытался подняться, но не смог. Шоферица тщательно растирала груди, как перед кормлением, ни на что больше не обращая внимания. Из ее глаз неспешными ручейками скатывались кристаллики слезинок. Откуда-то из глубины стало подниматься некое божественное чувство. Он хотел что-то сказать, но подскочившая шоферица замкнула ему рот своими губами. В пустоте вокруг снова поплыли косяки рыб — вонь от них стояла в воздухе. Было ощущение, что из него в нее мощным потоком изливаются переполняющие его винные пары. И тут он пришел в себя. Она же как-то странно вскрикнула и распласталась на полу.

Пошатываясь, следователь все же встал. Голова закружилась, в глазах потемнело, и пришлось ухватиться за стенку, чтобы не упасть. Слабость просто небывалая: какая-то пустота, прикрытая кожей. От тела шоферицы шел пар, будто от рыбы, только что вынутой из пароварки. Потом оно стало покрываться капельками пота, которые, посверкивая, стекали на пол. Она лежала без чувств, на нее жалко было смотреть. Жалость стремительно разрасталась ядовитой травой, но коварство и злоба этой женщины уже отравили душу. Даже захотелось помочиться на нее, как это делают животные, но он тут же отогнал столь дикую мысль. Вспомнился Цзинь Ганцзуань, вспомнилась священная миссия, и он стиснул зубы: «Прочь отсюда! Переспать с твоей женой — дело житейское, вы же готовите кушанья из детей и пожираете их — а это тягчайшее преступление». Он снова бросил взгляд на шоферицу, и это уже была мишень плотских устремлений Цзинь Ганцзуаня. «Я уже пронзил эту мишень, и пуля справедливости продолжает полет». Он открыл платяной шкаф и выбрал шерстяной европейский костюм темно-зеленого цвета. Костюм пришелся впору, словно на него пошит. «Я переспал с твоей женщиной, — думал он, — надел твою одежду, а в конечном счете мне нужна и твоя жизнь». Он вытащил из своей грязной одежды пистолет и сунул в карман. Открыл холодильник и съел огурец. Выпил большой глоток «Чжанъюй».[150]Вино нежное, как кожа прекрасной женщины. Когда он собрался уходить, шоферица приподнялась и встала на четвереньки, упершись в пол руками — ну как лягушка или ребенок-ползунок. В ее глазах застыло такое жалкое выражение, что он вдруг вспомнил о сыне, и в сердце всколыхнулась отеческая любовь. Подойдя к ней, он нагнулся и погладил по голове: