Наутилус Помпилиус. Мы вошли в эту воду однажды - Леонид Порохня

По выходе сидюков «Урфина» одна ситуация, удивившая Илью крайне, все-таки приключилась — однажды он явился слегка ошарашенный, сказал, что на него набрел Белковский и, как-то даже смущаясь, попросил подписать сидюк «Урфина Джюса». Поразило Илью даже не то, где Станислав Александрович умудрился где-то отыскать один из дисков этой серии, но сам факт пришествия Белковского с «Урфином Джюсом» в руках… «Кто он Гекубе? Кто ему Гекуба?!»…

Следует пояснить: в известность «Урфина Джюса» сами члены «Урфина Джюса» верили слабо. Или вообще не верили. И когда сталкивались с проявлениями собственной популярности, как-то даже терялись. В Москве — особенно, посему явление пластинки «УД» в руках человека другого поколения и, как был уверен Илья, иного образа мыслей, ожидать он не мог никак! «Где Белковский — где "Урфин Джюс"?»

Но рассказывал это Илья с огромным удовольствием — он к Белковскому относился любовно, даже нежно. Округло выговаривал: «Стас огром-мный»… Так что некоторый гешефт он с этой истории все-таки получил. В компенсацию за урфин-джюсовские проклятья…

Это история частная, но показательная. В чем только его не подозревали… Под подозрение подпадали книжки, которые он выпускал. И книжки, которые он перевел… Илья, надо сказать, с этим положением не сразу, но освоился, а затем начал подыгрывать. В силу общей провокативности натуры, Илья общался с людьми, в той или иной мере склонными к провокации, на которую сам их провоцировал. Разумеется, это только усиливало разнообразные подозрения.

Но и приносило пользу. Один политик «открыл» нам чудный азербайджанский ресторан в центре столицы. И мы частенько его посещали — там было не только вкусно, но и пронзительно дешево. Благодаря знаменитому писателю нашелся замечательный китайский ресторан…

К концу его жизни подозрений накопилось столько, что они начинали «искрить» друг об друга, угрожая превратиться в грозу. Илюше в тот момент было уже наплевать. Он умер. Они остались. Так и бродят вокруг его имени клочкастыми привидениями. Да и плевать.

Всякий подозревает тебя в том, в чем согрешил бы сам. Присмотритесь к подозревающим вас, и вы узнаете, в чем они грешны. Мыслью или делом.

Сидел без денег. Ему предлагали писать колонки то в журнал, то в газету. И никто не платил. Ну, очень редко. Он приходил в бешенство, крыл всех матом, но заглазно. Но когда я говорил: «Так скажи им, что денег надо», — он мотал головой. Он так долго трудился над образом абсолютно преуспевающего человека, что сдать себя за гонорар за колонку просто не мог. Брался, писал даром. Потом приходил домой, ругался. Денег не было совсем.

Сидел над переводами утром, днем и вечером. В кухне, за столом. Когда приходили гости, он пил, ел, разговаривал, но продолжал переводить. Илья всегда был трудоголиком, но такой режим даже для него был чересчур. Не знаю, как происходит где-то там, но у нас за переводы платят мало. То есть, совсем мало. Он и пахал с утра до вечера.

Два раза в год ему переводили авторские крохи из РАО за «Наутилус». И он бежал раздавать долги.

Еще он был главным редактором в издательстве «Ультра. Культура». Ручаться не стану, но там, видимо, тоже платили гроши. Да и само издательство медленно загибалось. И к моменту его смерти прекратило свое существование.

Считается, что издательство задушили власти по идеологическим причинам. Опять-таки ручаться не возьмусь, но по тому, что я слышал, это не совсем так. Да, приключения с властями были постоянно. Какие-то книжки вроде как «полу-» (или «типа») запрещались. По каким-то выдуманным резонам — то смехотворным, то издевательским. Достаточно было почитать бумажки, кои приходили «по поводу», чтобы изумиться тому, что за малограмотная публика занимается книжками и их запретом-разрешением…

1998 год. Фото Александра Коротича

Заводились даже какие-то дела; Илья ходил к следователю; следователь, кстати, ему понравился. «Нормальный парень, умный, заваленный делами; до меня ему дела нет…» — сказал по возвращении. Но собственно кончина издательства, как я понимаю, надвигалась по другой причине — обыденной. У владельца просто «отжимали» бизнес. В котором «Ультра. Культура» была далеко не на первом месте. И отжали. Вот и все.

А денег не было. Боже мой, сколько раз читал я про русских поэтов, литераторов, про ученых: «Умер в нищете»… И не мог внутренне совместить это с реальностью. Ну, не укладывалось оно в моей голове.

Язык не повернется сказать, что Илюша умер в нищете, но… Денег не было совсем.

Потихонечку собираться в Лондон он начал года за полтора до отъезда. Здесь ему становилось неинтересно. Чудовищное по интенсивности начальное проживание «Ультра. Культуры» долго продолжаться не могло просто потому, что такой силы интенсивность переживаний выжигает все. Включая интерес. Он уже не прибегал с каждой новоизданной книжкой, не светился, не дарил, торжествуя. Про Касьяненко, разумеется, при нем упоминать стало нежелательно — но так всегда было. Илья умел только гореть, тлеть у него не получалось.

Он нашел новое развлечение — писал статьи для Николая Мейнерта в какой-то его финский журнал. Писал о путешествиях, об авиакомпаниях-лоукостерах; его эта тема безумно интересовала. Он все время искал способы перемещения по миру за минимальные деньги. А за счет Мейнерта мог изрядно покататься, что и делал с удовольствием.

Илья любил путешествовать. Ему нравился сам процесс переезда откуда угодно куда угодно. А по приезде в это «куда угодно» немедленно отправлялся на продуктовый рынок. Он знал какие-то невероятные места чуть не по всей Европе, где можно купить какую-то особую вкусность, и обязательно покупал ее. Какой-то хамон, который не просто так себе хамон, а самый настоящий, подлинный хамон! Какую-то рыбу, которая ну совсем уж рыба… Между собой его путешествия мы называли гастрономическими.

В поездках присматривался к Лондону. Искал район, где они будут жить. Поначалу весьма благосклонно отзывался о районе, где живут «паки» — пакистанцы. Ходил по нему, изучал. Однажды сидел в пабе, а мимо шла колонна футбольных фанатов. За какую команду они болели, я не вспомню, но все, сидящие в пабе, вскочили, задрали руки и стали орать кричалку этой команды. Илья сообразил, что если останется сидеть, плохо ему будет, посему тоже вскакивал, вскидывал над головой руку и орал кричалку. Потом рассказывал с ухмылкой, но идея жить с паками куда-то подевалась…

Идея Лондона была твердой. Я спрашивал: «Что будешь делать, когда уедешь?» — Илья говорил, что займется журналистикой; быть может, откроет какой-то журналистский бизнес. Но уверенности в нем не было.

Где-то на стыке июня — июля 2006-го он упал на Казанском вокзале. Оскользнулся на ступеньке в переходе, рухнул на «пятую точку». Сильно. Заболела спина в пояснице, стало трудно ходить от боли. А жизнь требовала движения.