Пока не взошла луна - Надя Хашими

– Где ты пропадал? Когда ты не пришел на работу, отец два дня ругался. Тебе повезло, что он снова взял тебя.

Полат иногда загонял дочь в дом, но в целом, похоже, не обращал внимания на ее увлечение Салимом. Гармоничными собеседниками их назвать было сложно: Экин говорила, а Салим слушал, боясь вымолвить что-то, что могли неправильно истолковать. Он прикусывал язык, а Экин рассказывала о школе, радио и о многом таком, чего он просто не мог знать.

Прошло шестнадцать дней, а паспорт так и не прислали. Салим перестал спать по ночам. Хакан позвонил в гостиницу, но там сказали, что семья Хайдари давно съехала. Оставалось лишь надеяться, что им удалось сесть в поезд. Может быть, им помогла Роксана. Может, они уже успели добраться до Англии, хотя Салим не знал, придумала ли мадар-джан, как попасть из Италии в Англию.

А вот с паспортом дело обстояло иначе. Салим не мог выяснить, удалось ли отправить документы и не вышло ли ошибки с адресом. Документы могли конфисковать. Ему оставалось только ждать. Драгоценная крошечная книжечка с выдуманной датой рождения и фотографией его мрачной физиономии – единственное, что могло спасти его от гиблых мест, о которых рассказывали мальчики из сквера Аттики. Он вспоминал мрачных типов, переправлявших семью через иранскую границу.

Водитель тогда заставил маму заплатить больше, а от других он слышал истории и похуже. В этом подпольном мире отсутствовали законы, правила и гарантии. Некоторым удавалось успешно проскочить через границу. А некоторым нет. Что происходило в темных водах нелегалов и контрабандистов – толком никто не знал. Лишь слухи пенились на поверхности.

В понедельник после обеда Экин прохаживалась за домом. Салим как раз вскапывал землю, раздумывая, что делать, если паспорт не пришлют до конца недели.

– Когда бы я ни увидела тебя, ты по колено в грязи. Бьюсь об заклад, что, когда ты моешься, с тебя стекает черная вода, – широко улыбнувшись, сказала она.

Салим, не поднимая головы, глубже всадил мотыгу в землю. Экин не поняла, почему он не рассмеялся.

– А ты неразговорчивый. Почему ты почти всегда молчишь? Там, откуда ты приехал, ты тоже работал на ферме? Я прожила здесь всю жизнь, но могу поспорить, что ты за день собрал больше помидоров, чем я за все эти годы.

Будь Салим в лучшем настроении, он мог бы сообразить, что Экин пытается его похвалить. Но сегодня она доставляла ему примерно столько же радости, сколько назойливая муха.

На Экин была длинная юбка в складку и блузка. Прислонившись к перекладине забора, она принялась возиться с чулками, подтягивая их до колен. Салим вспомнил Роксану. До чего же они разные!

– А твоя мать тоже работает?

– Нет.

– А твой отец? – не отставала она.

Салим вцепился в рукоятку мотыги. Он начинал нервничать.

– Мне нужно работать, – сказал он, тряхнув головой.

Он изо всех сил сдерживался, чтобы не сорваться, но Экин этого не поняла.

– Я знаю. Ты хорошо работаешь, поэтому папа позволил тебе вернуться. Он сказал, что ты, по крайней мере, не такой, как все. – Она поджала губы. – Я слышала, что некоторые иммигранты привозят с собой наркотики. Папа говорит, что именно поэтому люди часто становятся ленивыми и равнодушными.

– Экин, оставь меня в покое! Я работаю! – заорал Салим.

Он больше не мог ее слушать. От изумления Экин широко раскрыла рот.

– Ты не можешь приказать мне сидеть в доме, – заявила она, гордо выпрямившись.

– Ты ничего не знаешь о моей семье. О том, почему мне приходится работать на этой ферме. Я устал тебя слушать!

– Я знаю больше тебя! – крикнула девочка в ответ. – Ты не умеешь говорить с теми, кто старается относиться к тебе по-доброму. Ты разбираешься только в помидорах и в навозе. А я, по крайней мере, хожу в школу. И от меня не воняет! Тебе бы сначала усвоить кое-что, а ты орешь как сумасшедший!

– Ты так много знаешь? Да ничего ты не знаешь! Я тоже ходил в школу, но никому нет дела до школ, когда на город падают ракеты. И вот мы уехали. И добрались до этой страны. Я работаю, чтобы найти свою семью. Чтобы купить им еды. Знаешь, что такое остаться одному? Никто тебе не помогает. – Голос Салима дрогнул, и он яростно вонзил мотыгу в землю. – Я не знаю, где сейчас моя семья, – тихо и печально продолжил он, не глядя на Экин. – Твой отец думает, что много мне платит, на самом деле я работаю почти бесплатно. И я снова пришел сюда, потому что у меня нет выбора. Совсем. Никакого.

Экин молчала. В кои-то веки.

Салим направил всю свою злость на работу. Он не поднял голову и не увидел, как Экин изменилась в лице. Не увидел, что глаза ее наполнились слезами. Она закусила губу и, дрожа, тихонько ушла. Вонзить мотыгу в землю, провернуть, вытянуть… Вонзить, провернуть, вытянуть… Салим вгрызался в землю, потому что больше ничего не мог делать.

Целую неделю Экин не показывалась. Ее отпугнула эта вспышка гнева. Салим ни о чем не сожалел. С каждым днем он становился все раздражительнее.

Прошло три недели. Салим не перекинулся с Экин ни единым словом. Он не знал, сколько еще удастся жить надеждой на то, что паспорт все-таки пришлют.

А потом Экин вернулась. Ранним утром Салим, кивком поприветствовав Полата, направился в хлев. Хозяин собирался вспахивать дальнее поле. Обычно он держался сам по себе. Работал целыми днями, но не приближался к Салиму и армянке.

Салим зашел, чтобы проверить кормушки, и оглянулся в поисках ведра – в поилке закончилась вода.

– Салим… – робко прошептала Экин.

– Угу, – проворчал он, не оглядываясь, и начал копаться в куче инвентаря, ища ведро.

– Я… Прости меня.

Теперь Экин стояла буквально в нескольких сантиметрах позади него. Она коснулась рукой его плеча, и Салим напрягся. Извинение? Такого он не ожидал.

– Я не хотела.

Он кивнул, не поднимая головы, молча давая понять, что прощает. Она говорила искренне, а Салим слишком измучился, чтобы злиться. Ее слова оказались важнее, чем он думал. Он вдруг почувствовал, что стал немного больше похож на человека. Очень давно он так себя не чувствовал. Он смягчился.

Пальцы Экин медленно двигались от его плеча к затылку. Салим застыл на месте, не понимая, что она делает. Он боялся пошевельнуться. Ее прикосновение оказалось на удивление нежным – намного ласковее, чем даже ее слова. Экин придвинулась ближе. Салим уже чувствовал на затылке ее теплое дыхание.

«Что она делает? Мне нужно уйти. Я должен…»

Пальцы Экин запутались в его черных как смоль волосах, пробежали по голове и вернулись на шею и плечи. Другую руку она положила на его плечо. Теперь, когда Салим не отпрянул, она придвинулась еще ближе и спрятала лицо у него между лопатками. Что-то в Салиме всколыхнулось. Он закрыл глаза.

Экин мягко подтолкнула его в угол хлева, куда не попадал солнечный свет. Под ногами у них похрустывало сено. Салим послушно переставлял ноги, но не оборачивался. Он не мог на нее смотреть. В сарае царил полумрак, лучи солнца пробивались сквозь щели в настиле крыши.