Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома - Джон Болтон

в некоторых отношениях воплощает растущую озабоченность США по поводу Китая. Он ценит ключевую истину о том, что военно-политическая мощь опирается на сильную экономику. Чем сильнее экономика, тем больше возможностей поддерживать большие военные и разведывательные бюджеты для защиты мировых интересов Америки и конкуренции с многочисленными потенциальными региональными гегемонами. Трамп часто прямо говорит, что остановка несправедливого экономического роста Китая за счет США — лучший способ победить Китай в военном отношении, что в корне верно. Эти взгляды в остро разделенном Вашингтоне способствовали значительным изменениям в условиях внутриамериканских дебатов по этим вопросам. Но реальный вопрос заключается в том, что он делает, получив некоторое представление о китайской угрозе. На этот счет его советники сильно раздроблены интеллектуально. В администрации есть любители обниматься с пандами, такие как Мнучин; убежденные сторонники свободной торговли, такие как Кевин Хассетт, председатель Совета экономического советника, и Кудлоу; и китайские ястребы, такие как министр торговли Уилбур Росс, Лайтхайзер и Наварро.

У меня была самая бесполезная роль из всех: я хотел вписать торговую политику Китая в более широкие стратегические рамки. У нас был лозунг, хороший лозунг, призывающий к созданию “свободного и открытого Индо-Тихоокеанского” региона (к сожалению, сокращенный как “FOIP”). Концептуально важно расширить стратегическое окружение, включив в него Южную и Юго-Восточную Азию, показывая, что не все вращается вокруг Китая. Но наклейка на бампер — это не стратегия, и мы изо всех сил пытались разработать ее и избежать втягивания в черную дыру торговых проблем с Китаем, что случалось слишком часто. Так, вкратце, выглядит то, к чему мы перейдем дальше.

* * *

К тому времени, как я пришел в Белый дом, уже некоторое время велись всевозможные торговые переговоры с Китаем. Трамп подошел к торговле и дефициту торгового баланса с позиций чисто корпоративного финансового мышления: дефицит баланса означал, проигрыш, а профицит — выигрыш. Тарифы сократили бы импорт и увеличили государственные доходы, что в его картине мира меняло ситуацию в нашу пользу. На самом деле, приверженцы свободы торговли (а я относил себя к таковым до, во время и после моей работы с Трампом), насмехались над такими аргументами.

Тем не менее, дефицит торгового баланса часто указывал на другие проблемы, — например на то, что Китай извлек огромные выгоды из кражи интеллектуальной собственности, а это, в свою очередь, позволило ему более успешно конкурировать с теми самыми фирмами, у которых он украл интеллектуальную собственность. Усугубляя проблему, Пекин субсидировал свои предприятия, чтобы снизить их цены на международном уровне. Значительное сокращение рабочих мест в обрабатывающей промышленности США стало результатом снижения затрат на рабочую силу в Китае и других развивающихся странах. Таким образом, торговый дефицит являлся симптомом других проблем, а проблемой сам по себе, а значит, независимо от того, что творилось в голове у Трампа, заслуживал большего внимания.

В середине апреля, в разгар обмена торговыми делегациями между Пекином и Вашингтоном и на вторую неделю моей работы, мне позвонил Росс. Его интересовала ZTE — китайская телекоммуникационная компания. ZTE систематически нарушала наши санкции против Ирана и Северной Кореи, была успешно привлечена к ответственности правосудием согласно судебному решению о преступном согласии. Назначенный судом мастер, осуществляющий надзор за исполнением вердикта, только что сообщил о серьезных нарушениях, которые могут привести к значительным дополнительным штрафам, а также вовсе отлучить ZTE от американского рынка, на что Росс был готов пойти. Я считал это не торговым вопросом, а криминальным. Если бы ZTE была американской компанией, мы бы зажарили их как тост, и я не видел причин сдерживаться из-за того, что ZTE была китайской. Тем не менее, Государственный департамент беспокоился о том, чтобы не обидеть Китай, поэтому Росс хотел знать, как действовать в свете назначенного на следующий день объявлением Министерства торговли. Я сказал ему продолжать, что он и сделал. Однако в течение следующих нескольких недель Трамп выражал недовольство решением Росса и хотел изменить наложенные им огромные штрафы. Мнучин быстро согласился. Я был потрясен, потому что, отменив решение Росса, Трамп подорвал его авторитет как уполномоченного Америкой лица (что, как я вскоре узнал, было для Трампа вполне нормальным) и простил неприемлемое преступное поведение ZTE.

Вдобавок, Трамп решил позвонить Си Цзиньпину всего за несколько часов до объявления о выходе США из ядерной сделки с Ираном. Трамп начал с жалобы на несправедливую торговую политику Китая и сказал, что Китаю нужно покупать больше сельскохозяйственной продукции США. Си фактически первым поднял вопрос о ZTE, и Трамп назвал наши действия чрезмерными, даже жесткими. Он сказал, что сказал Россу что-нибудь придумать для Китая. Си ответил, что если это будет сделано, он будет должен Трампу услугу, а Трамп немедленно ответил, что он сделает это ради Си. Я был ошеломлен такой односторонней уступкой, особенно учитывая, что, как позже сказал мне Росс, ZTE была почти уничтожена наложенными штрафами. Изменение решения было бы необъяснимым. Это была политика по личной прихоти и импульсу.

Прихоть и импульс продолжились в воскресенье, 13 мая, когда Трамп написал в Твиттере:

Мы с президентом Китая Си и работаем вместе, чтобы дать крупной китайской телефонной компании ZTE возможность быстро вернуться к работе. Слишком много рабочих мест в Китае потеряно. Департаменту торговли было поручено сделать это!

С каких пор нам есть дело до рабочих мест в Китае?

В понедельник я слышал, что Наварро пытался собрать в Овальном кабинете группу специалистов разного профиля, которые попытались бы объяснить Трампу, насколько нежелательно было бы пускать компанию ZTE обратно на американский рынок. По существу вопроса я, конечно, был согласен, но способ выработки политики был избран совершенно хаотичный. К сожалению, именно так решались торговые вопросы в администрации с первого дня. Я пытался навести порядок, но различные экономические департаменты и агентства были возмущены тем, что их подчиняют Совету национальной безопасности. Все они предпочли бы рискнуть в существующей рулетке для выработки политики, а не следовать процессуальной дисциплине. Единственный вывод, который можно было сделать из этого момента, заключался в том, что международная экономическая политика оставалась совершенно неструктурированной, и это вряд ли можно было изменить без сверхчеловеческих усилий, не говоря уже о том, что для этого понадобился бы президент, который признает полезность таких изменений.

Имевшийся в наличии президент же обожал собирать небольшие армии вместе в Белом доме и бесконечно обсуждать все эти сложные, противоречивые вопросы. В лучшем случае решение не принималось вообще. В худшем — решение принималось, а несколько дней спустя принималось еще одно, диаметрально противоположное. От всего этого болела голова. Даже если