Пятнадцать ножевых. Том 4 - Алексей Викторович Вязовский

— Да нечего там обсуждать. Ну померил давление, легкие послушал. Не более того. Он по какой-то причине не доверяет медикам ЦКБ, вот и перестраховывается. Хотя все врачебные назначения выполнял скрупулезно. Поверьте, возникло бы что, я бы не стал самодеятельностью заниматься.

— Ладно, завтра у вас выездная комиссия, после нее с Морозовым ко мне подойдете.

— И еще один вопрос...

— Ну что у тебя там? — уже развернувшийся было Чазов остановился.

— Насчет малоинвазивной хирургии...

— В смысле? — недоуменно спросил академик.

— Простые операции без большой травмы. Аппендэктомии, холецистэктомии, гинекология. С возможным расширением диапазона. В один маленький разрез вводится лапароскоп, во второй — специальный инструментарий. Пациента можно через сутки домой отправлять. Там загвоздка...

— Не на ходу, — оборвал меня Чазов. — Давай докладную записку, обзор имеющихся возможностей. Потом посмотрим. А то на словах красиво все у вас...

— Может, этим займется мой коллега? Он как раз в хирургию распределяется, темой интересуется. А мы вместе потом подойдем...

— Такой молодой, а уже в кумовство по уши влез. Далеко пойдешь, — как-то невесело улыбнулся Евгений Иванович.

И ушел, оставив меня в недоумении. А чего приходил-то? Предупредить насчет Щелокова? Поругать за Суслова? Посмотреть на мою реакцию? Был он в курсе особенностей той терапии в январе? И ожидал другого эффекта? Вот не знаю. Странный визит и совсем непонятный разговор. Надо сбегать в магазин, купить пару коробков спичек. Буду раскладывать ёжиков и собачек, как советский разведчик Штирлиц. И размышлять, когда я шею сломаю с такими обстоятельствами. Может, и правда, послать их всех в жопу да рвануть за границу? Как же они все надоели со своими подковерными играми.

* * *

Сколько заболеваний могут привести к жалобам типа «трудно дышать»? Правильно, нет им числа. Но погрузились, поехали. На месте узнаем, что там. И возраст почтенный, семьдесят пять, на покой бы. Хотя некоторые и постарше собираются страной рулить, причем не Лихтенштейном каким-нибудь. Мою встречу с самим Чазовым никто не комментировал. Да и не до того вдруг оказалось. Валентин рассказывал, что с ним случилось, когда он в другой смене две недели отработал.

— Утесова хоронили, — начал он рассказ. — Девятого числа еще.

— В Каретном ряду? — уточнил Геворкян. — У него же дочка умерла в конце января, наши ездили.

Да тут книгу писать можно, «Как мы закрывали глаза знаменитостям». Жаль, издать не дадут еще лет десять. Зато при перестройке ушлые товарищи откроют заслонку в канализации, потоком попрут кремлевские жены и любовницы генсеков. Но из ЦКБ вроде никто скандальных мемуаров не писал. Или я их не помню просто?

— Да, дома у него. Смерть до прибытия. Мы пока домчались, поздно было. Одна домработница была.

— Сколько же стукнуло ему? — спросил я.

— Восемьдесят шесть, — ответил Валентин.

— А жена? — не унимался Авис Акопович. — Он же женился в прошлом году буквально, говорят, из загса домой к нему ездили.

— Не, не было никого. Может, вышла куда. Да мы и недолго были, смерть зафиксировали, и уехали.

Мужик на вызове представлял собой студенческое пособие. Вот так — один раз увидел и на всю жизнь запомнил. Он сидел, бледный, покрытый крупными каплями пота, со вздутыми венами на шее, и пытался вдохнуть. А у него почти ничего не получалось. Понятное дело, губы синие, руки трясутся. Вокруг курсировала, скорее всего, домработница. Уж очень непохожа она была на контингент, не видно в ней чувства собственного величия. Впрочем, иной раз клиент и вовсе как забулдыга выглядит, а на стене портрет с таким количеством наград, что и Ильичу завидно стать может.

— Поскользнулся Кирилл Дмитриевич, упал, — объяснила она. — Вроде и несильно, а вон как заплохел. А я же предупреждала, что пол мокрый, что осторожно... Ой, беда... А я скорую...

Ее уже никто не слушал. Все и так понятно: при падении разорвалось легкое, сейчас воздух из него в плевральную очередь фигачит. Пневмоторакс называется. И чем больше он пытается вдохнуть, тем хуже, потому что легкое спадается сильнее с каждым вдохом.

Мы с Валентином в четыре руки быстро сняли рубашку и майку. Ну вот она, ссадина на правом боку. Вроде даже и перелома нет. Хотя в таком возрасте... Иной раз и делать ничего не надо, особенно если эмфизема есть. Вдохнул чуть глубже, и получай. Давление упало, девяносто на пятьдесят, наверное, точно я не усмотрел, а устно мимо ушей пропустил. Зато пульс сам посчитал, ровно сто двадцать в минуту.

— Дренаж? По Петрову? — сказал я Геворкяну, доставая шприц-двадцатку и новокаин.

Авис Акопович вдруг наклонился и тихонечко спросил:

— Сам сделать можешь? Потом объясню.

Я кивнул. Ничего сложного нет, если знать, что и куда совать. Я знал.

Поехали. Нашел третье межреберье, как раз над соском. Некоторые делают это чуть выше, во втором, но мне не нравится, тут свободы действия больше, что ли. И методика это не запрещает. Помазал кожу спиртом двумя шариками, такое добро экономить нельзя. Кстати, пить медицинский спирт можно только с глубокой безнадеги, потому что это технарь в чистом виде, и никто его на содержание метанола и сивухи не контролирует.

А дальше всё просто: новокаин под кожу, клиент тощий, у него это сразу за более глубокие слои пошло. Подождать бы пару минут, пока подействует, но некогда, мужик реально задыхается. Потерпит. Втыкаю иголку перпендикулярно коже и по верхнему краю ребра. Прошел пару сантиметров буквально, и вот оно, чувство проваливания. На месте. У нас дренаж не стационарный, только до больницы довести. Так что обычной инъекционной иглой делаем, этого хватит. Теперь подсасывай воздух и выпускай, заткнув пальцем отверстие канюли. И эффект прямо на глазах наступает.

Раздышался дед, порозовел даже слегка. Вены на шее спались чуток. Пульс пореже, а давление — сто на шестьдесят. Можно и везти.

Сдали пациента в приемное, вышли на улицу.

— Спасибо, Андрей, — сказал Геворкян.

— Да не за что, — ответил я. — Нормально всё.

— Просто у меня как-то на установке подключички катетер легкое продырявил. Давно, на старой работе еще, — начал объяснять доктор. — Замяли, решили, что не виноват. С тех пор прямо сам не свой, если в грудную клетку лезть приходится. Головой понимаю, а руки ходуном ходят.

— Да не стоило и переживать, вместе же работаем.

* *