Ангелотворец - Ник Харкуэй

– Они упростили бы дело.

– Но не более того.

– Не более.

– Может, к ней прилагается что-то еще? Руководство по эксплуатации, например?

– Нет. Не знаю. Не видел.

Мерсер принимается расхаживать по комнате.

– Ладно, продолжай.

– Я спросил Фишера про рескианцев.

– Фишера? Надеюсь, не того Фишера, который временами ошивается на Ночном Рынке?

– Его самого. Говорю же, я переволновался.

– Видно, действительно переволновался, раз пошел к такому утырку, как Фишер. И что он сказал?

– Что это страшные люди, и он до чертиков их боится. А, и еще. Будто один из них однажды задал ему странный вопрос про Наполеона. Вроде загадки.

– Если у меня воспоминания Наполеона, а тело Веллингтона, кто я?

– Да! Что это значит?

– Это философская головоломка. Неразгаданная. Вопрос в том, что составляет личность человека – разум, тело или в ней намешано всего понемногу? Высоколобо. Похоже, ты перешел дорогу весьма образованным головорезам.

– Это обнадеживает.

Мерсер скалится.

– Да уж. Итак, к финалу… Ты явился по вышеозначенному адресу и обнаружил там очень мертвое тело своего закадычного друга детства, наставника и блудодея Билли Френда. В данный момент ты затрудняешься сказать, сам ли вызвал блюстителей закона в лице подхалима Патчкайнда – между прочим, редкостного лгуна, у которого никаких племянниц нет и в помине. Однако ты сумел вовремя собраться с мыслями и все-таки призвал на помощь кладезь мудрости – бюро «Крейдл» – в надежде, что мы все уладим.

– Да.

– Если кладезь мудрости вообще можно призвать, что, по здравом размышлении, я нахожу крайне маловероятным.

После этой невинной попытки разрядить обстановку Джо Спорк понимает, что с него хватит. Мерсер ему все равно что брат, но как же тошно бывает от его непринужденного, игривого словоблудия! Оно скрывает истинные чувства. Вернее, оно их высмеивает и за счет этого самоутверждается. Джо Спорк вскакивает на ноги и хватает пальто. Он понятия не имеет, куда идет. Он сыт по горло этим цирком с конями и хочет вернуться к своему прежнему, тихому и уютному прозябанию. Может, он сядет на корабль до Индии и откроет лавочку в Мумбаи. Может, побреется налысо и будет мастерить часы в каком-нибудь монастыре или женится на мусульманке и переедет в Дубай, где еще знают толк в хороших часах и автоматонах и уважают тех, кто способен их изготавливать. А может, он будет просто бежать по равнодушным дождливым улицам Лондона, пока это яростное смятение внутри не уляжется. Он не знает, что делать, но сидеть дальше с Мерсером в бункере – не выход и не ответ на обуревающие его чувства. Он хочет выпросить у Ари кошачий яд. Хочет позвонить Джойс и сообщить ей, что Билли Френд умер. Хочет повидать мать. Хочет выспаться.

А еще было бы неплохо, если бы сейчас кто-нибудь хоть ненадолго его обнял.

Джо вываливается за дверь в приемную, твердо решив выйти на улицу и двигаться по более-менее прямой траектории до тех пор, пока не упрется в какое-нибудь решение. Однако путь ему преграждает палец.

Палец ноги впивается в верхнюю часть его бедра, причем с силой, вынуждая его резко остановиться. В иных обстоятельствах присутствие пальца в этой области показалось бы ему эротичным, даже сексуальным, – и действительно, это весьма сексуальный палец. Бледный, округлый, идеального размера, чтобы (буде вас посетит такое желание) взять его в рот и пососать. Гладенький, отшлифованный. Ноготь покрыт ярко-красным лаком и затянут черной сеткой. Это искушенный палец, повидавший в жизни много такого – постыдного и аморального, – о чем другим пальцам остается только фантазировать.

Рядом с этим пальцем имеется четыре других, закрытых черной лаковой кожей. Стопа же соединяется с мускулистой и весьма стройной голенью. На лодыжке мерцает предмет, на миг приковывающий взгляд Джо: стильные женские часики на тонкой золотой цепочке. Дорогие, но не баснословно, с единственным блестящим камешком наверху. Дизайнер часов едва ли догадывался, что их будут носить на ноге, однако он наверняка одобрил бы такое применение и эффект, производимый подобным аксессуаром. Еще Джо приходит в голову, что обладательнице часов или не нужно знать время, или она все же определяет его по часам, для чего особым – весьма откровенным – образом задирает ногу и изгибает свое гибкое тело.

Над голенью помещается крепкое колено, а бедро скрывает узкая серая юбка-карандаш. Джо полагает, что юбка имеет длину до колена, однако ее обладательница сидит, что сообщает данному предмету одежды более интригующий статус. Нога, как водится, не одна, рядом расположилась ее точная копия – итого две. Пара эта принадлежит женщине с дерзким взглядом, которая сидит на месте секретаря.

– Садитесь, пожалуйста, – говорит она.

И улыбается. Не дождавшись ответной улыбки, она хмурится и повторяет приказ. Джо, сам не зная почему, присаживается на краешек современного мягкого стула с красной обивкой, и ерзает. Женщина поощряет его улыбкой.

– Мерсер попросил меня задержаться – на случай, если я понадоблюсь. Вряд ли он имел в виду именно это, но так уж устроен Мерсер. Его гений неочевиден даже ему самому. Особенно ему самому.

– Бетани?..

Уголок ее губ едва заметно дергается – не то раздраженно, не то одобрительно.

– Нет. Бетани по-прежнему в диспетчерской – устраивает колоссальный тарарам в лондонском центре управления дорожным движением, дабы помешать душке Титвистлу определить ваше местонахождение по дорожным камерам. Завтра лондонских автомобилистов ждет трудный день. Нет, я провожу адвокатские расследования. Впрочем, на данный момент у меня другие, более приземленные обязанности. Например, я могу сварить вам еще кофе. Или предложить сэндвич. Не желаете сэндвич?

Вопрос совершенно невинный. Должно быть, это шелест ее чулок – в миг, когда она убирает палец от его бедра и аккуратно соединяет ноги, – сообщает слову «сэндвич» непристойный оттенок. Прежде за этим словом такого не водилось. Джо вертит его на языке.

– Сэндвич. – Нет. Все пристойно. Джо пробует еще раз: – Сэ-э-нд-вит-ч-ч-чэ. – Так уже ближе. Попробуем еще разок…

– Да, – прерывает его дерзкая секретарша. – Сэндвич. В данном случае это два ломтика хлеба с отрубями, а между ними – авокадо и бекон. Могу предложить и другие… – Она улыбается. – …сэндвичи.

– Сгодятся любые, – отвечает Джо и прямо видит, как его слова взвиваются в воздух и оседают на пол. Я кретин.

– Да, – жизнерадостно отзывается секретарша. – Так часто бывает с сэндвичами. Лично я придерживаюсь весьма твердых взглядов на этот счет. Например, я считаю недопустимым, чтобы томат пропитывал хлеб своим соком. Томат следует добавлять в сэндвич в последний момент, запечатывая его между листьями салата или ломтиками салями, чтобы он не дал – (тут она поджимает губы), – течь.

И опять. Самое обыкновенное слово, но что же она с ним сотворила… Джо пробирает озноб. Течь.

Если подумать, словцо даже неприятное. Однако, проходя сквозь ее передние зубы, которые на долю секунды показываются, когда она выделяет «ч», оно превращается