Огонь и Ветер - Рина Море

Их волосы скрыты белоснежными чепцами, лица в полутьме кажутся одухотворенными. Булочницей не так-то просто стать. Столичные аристократы капризны. Хлеб – священное блюдо, а значит, и выпекаться должен кем-то если не святым, то чистым. В булочницы брали юных, здоровых девушек с чистой кожей, прошедших специальный экзамен на опрятность. Обучение длилось два года.

Среди людской расы ходило поверье, что столичный хлеб обладает особыми, целебными, свойствами, ибо молодые красивые девушки отдают ему свое здоровье и силу.

Моя бабушка, мамина мама, которую я не успела увидеть – родилась слишком поздно для встречи, – не собиралась всю жизнь работать булочницей. Ее пугал пример наставницы, сухой, склочной и безумно одинокой старухи, главной радостью которой было высчитывать, сколько буханок хлеба она испекла за свою жизнь, и попрекать учениц этой гордой цифрой. Булочницы не имели права выходить замуж, а если они бывали замечены в свиданиях с мужчинами, их выгоняли из гильдии как «грязных». Но моя бабушка уже была тайно помолвлена с подмастерьем слесаря. Они хотели скопить денег перед свадьбой.

В пекарне, где работала бабушка, открыли небольшую кофейню, там подавали свежую сдобную выпечку. Пожилой саган-водяной частенько приходил, заказывал одну чашку кофе – горького, без сахара, и долго сидел, молча наблюдая за девушками, что работали за прозрачной стеной. Всегда оставлял щедрые чаевые, особенно бабушке. Однажды попросил ее посидеть рядом. Тем же вечером его и бабушку вместе увез из пекарни быстрый ящер. Связь человеческой девушки с саганом не считалась «грязной», в отличие от связи с мужчинами человеческой расы. Это дозволялось. Это часто бывало. Саганам нравились чистенькие булочницы.

Бабушка любила своего подмастерья, но саганам не отказывают. В конце жизни дед на ней даже женился.

* * *

Тесто готовили монахи и булочницы; невестам доверили только месить. Распоряжалась всем л’лэарди Варагад, она приехала позже нас вместе с принцессой Данаяль и еще двумя принцессами, не столь юными, незнакомыми. Мне запретила прикасаться к тесту. Я стояла с кувшином воды над медным тазом, пока принцессы и другие невесты ополаскивали руки.

Кахалитэ пыталась меня ободрить, странная земляная:

– Это тоже важная работа!

Эльяс смеялась, нынче она пребывала в чудесном настроении:

– А в роли цветочницы вы смотрелись милее, чем в роли горничной, л’лэарди-как-вас-там!

Риннэн поджимала губы, будто брезгуя пользоваться моими услугами. Сизоволосая водяная решила покапризничать:

– Куда вы льете? Мне на руки! Больше воды! Кошмар, лучше бы здесь стояла одна из булочниц!

Их осталось трое, водяных, беловолосая Риннэн, очень красивая, но молчаливая черноволосая и эта, сизая. Я, разумеется, ничего ей не ответила. Я твердо решила не скандалить и не привлекать ничьего внимания, особенно Его Величества. Пока идет отбор, меня не пытаются выдать замуж. Есть время говорить со стихией и готовиться к побегу. А это главное.

Вы будете всего лишь женами, возможно, даже нелюбимыми, но в любом случае послушными, думала я, глядя на злорадствующих. Какое унизительное слово для взрослого любого пола – «послушный!» Быть всю жизнь послушной – гораздо хуже, чем один день – слугой. А я буду магом. Я буду летать.

Женщины-саганы всегда стареют раньше мужчин. Когда на ваши лица лягут десятки морщин, у меня будет столь же гладкая кожа и легкая походка, как и сегодня. А пока смейтесь надо мною. В общем, мы злорадствовали как-то обоюдно. Но я все равно им немного завидовала. Я уже знала, как приятно погрузить руки в теплую вязкую массу будущего хлеба, оставляющую на ладонях сухость пшеничной муки и запах теста. В пекущей хлеб женщине есть что-то особенное. Понимаю, почему мужчины-саганы не только любят булочниц, но, в отличие от всяких актрисок и певичек, даже уважают. Даже изредка женятся, если вдовцы.

Монахи тем временем пели молитвы. Печально и заунывно – меня клонило в сон. Я эту ночь вообще не спала – ругалась с родней. Вначале они не верили, что мне действительно велено явиться на поминки в черном платье, думали, я так шучу над ними или вновь собираюсь эпатировать почтенную публику. Когда мне наконец удалось убедить их в монаршей немилости, ругались, плевались, мама плакала, бабушка больно щипала за руки, синяки остались:

– Вот тебе, дрянь бессовестная! Вот тебе!

Его Величество думает, что наказал меня, сделав служанкой? Ха! Тут тихо, спокойно, и невесты, по сравнению с моей семейкой, очень смирные. Тесто поставили подниматься, монахи торжественно растопили печь императорским огнем. Принцессы и невесты отмывали руки от теста. Воды не хватало, принцесса Данаяль приказала мне принести еще ведерко, но л’лэарди Варагад ее оборвала:

– Это обязанность монахов. Для благородной девушки оно слишком тяжелое.

Потом она сделала резкое замечание громко беседующим Эльяс и черноволосой водяной – новой подружке златовласки:

– Какое неприличие – смеяться над поминальным хлебом! Пусть у вас нет почтения к нашему горю, л’лэарди, но хотя бы чувство такта?

– Простите, Ваше Высочество, если мы случайно оскорбили ваши чувства неуместной эмоцией, – поклонилась Эльяс. – Я хотела этого менее всего на свете. Я глубоко скорблю об уходе Его Величества. Он был не только мудрым повелителем нашей великой Империи, но и добрым Другом моей семьи, и память о нем никогда не угаснет в наших сердцах.

– Довольно болтать. Болтать-то вы умеете складно, но слова ваши слишком легковесны, а поведение и близко не свидетельствует о каком-либо сожалении! – бросила Варагад сердито.

Девы умолкли. Монахи пели все тише, так, что стало слышно потрескивание угольков в печи. Некоторые невесты заскучали.

– Л’лэа… то есть, госпожа Верана, у меня развязался шнурок на ботинке. Завяжите, пожалуйста, – томно молвила сизоволосая водяная.

В мгновение ока все взгляды присутствующих саган обратились ко мне. Они смотрели как голодные крокодилы. Завязать шнурки. Это мне придется склониться перед сизоволосой. Нет, даже стать на колено, иначе как его завяжешь?

Перед сизоволосой, полногубой, презрительно усмехающейся. На колено. Я сделала вид, что не услышала. Взгляды жалили со всех сторон больнее ос. Трудно это – делать абсолютно невозмутимый вид, когда на тебя обращено столько внимания!

– Госпожа Верана, вы что, оглохли?

Молчу, вглядываясь в печь, в скачущие искорки.

– Л’лэарди Верана, невежливо молчать, когда к вам обращаются, – принцесса Варагад.

– Боюсь, я не смогу исполнить пожелание этой водяной.

– У «этой водяной» есть имя, – сказала Варагад еще холоднее. – Мне кажется, вы забылись, госпожа Верана. Говорить о присутствующей особе «эта» – недопустимая грубость. Его Величество велел вам прислуживать невестам, и вы обязаны выполнять его приказы.

– Что ж, пусть Его Величество покарает меня, если сочтет нужным.