Моя навсегда - Татьяна Веденская

– Потому что тебя он любит, а ее – нет, – ответил Митя.

Некоторое время стояла мертвая тишина, потом Митя протянул руку, возвращая мне фотографию. Он был бледен и, кажется, зол. Я сгребла фотографии, повернулась к нему и повторила:

– Так что насчет свидетельства о рождении?

Я думала, он уйдет. Митя развернулся, но пошел не к двери, а к манежу. Дениска захотел спать и принялся капризничать и канючить – и Митька взял его на руки. Он не ушел, даже остался, когда я уселась на диван, чтобы покормить сына. Митька смотрел словно сквозь нас, потом заговорил:

– Я не хотел, чтобы ты узнала, но не потому, что боялся отказа. Я знал, что этому не суждено сбыться, понимаешь? Ты ведь ничего ко мне не чувствовала, никогда. Ты никогда не любила безответно, но, думаю, любить моего отца – это нечто очень близкое. Такая любовь разрушает ничуть не меньше. И я не собирался все портить своими бессмысленными откровениями.

– Бессмысленными откровениями? – вытаращилась я. – Да уж, интересный взгляд на вещи. Я лично считаю, что ты был обязан дать мне хотя бы выбор, понимаешь? Я же была рядом.

– Да, ты была рядом, смеялась над моими страстями, болтала с моими любовницами, делала мне завтрак. Я просто не мог этого потерять. Если бы я сказал – ты бы ушла. А потом стало поздно, потому что ты полюбила его. Да потом, ты бы мне все равно не поверила. Ты права, между нами все, что угодно, но только не доверие.

– Надо же, никто никому не верит, – кивнула я. – Всем нужны доказательства. Но ты не прав, ты ничего не знаешь о том, что я чувствовала. Я сама тогда ничего не знала. Я была как корабль, который ищет капитана. Иногда ты утром сидел на кухне, мы пили кофе, болтали, и я думала: господи, да я бы так всю жизнь просидела с ним! Как тогда на крыше, я бы осталась с тобой. Но у тебя был миллион девиц, у тебя была своя программа реабилитации, знаешь. Ты же решил перетрахать половину мира! Отомстить за то, что тебе изменила одна-единственная легкомысленная вертихвостка. Твои девицы – они же плакались мне в плечо, прямо тут, на нашей кухне, и, как правило, полуголые, в твоих футболках на голое тело, Митечка. От них даже пахло тобой. И я их жалела, я их понимала. Они же по тебе всерьез с ума сходили, а ты только развешивал их мелированные скальпы на заборе. Ждать, пока это пройдет, не имело никакого смысла, понимаешь?

– Ты могла хотя бы намекнуть? – почти со злостью крикнул он.

– Как? Выйти к тебе голой? Ворваться, когда ты кувыркаешься с очередной пассией, и предложить секс втроем?

– Ты меня не любила, ты со мной дружила. Ты очень четко дала мне это понять, Соня!

– Да? Это как же? Как я дала тебе это понять? Тем, что не стала вешаться тебе на шею сразу после того, как ты выпроводил Ларису?

– Черт, как же ты меня бесишь, Соня! – вырвалось у него.

– А ты меня! – крикнула я. – И вообще, что случилось с твоим мотоциклом? Ты попал в аварию? Ты не пострадал? Что произошло?

– Да ничего, – гаркнул он в ответ. – Напился, вот и все. Сам виноват. И вообще, какая тебе разница? Люблю – не люблю, тебе чего? Или сейчас начнешь снова делать непростой нравственный выбор? Жить со мной просто так, как мы жили до этого, ты теперь не сможешь. Значит, либо ты станешь уговаривать себя, что тоже любишь меня, либо… уйдешь? Уедешь к маме в Солнечногорск только потому, что кто-то тебя любит? И вообще, я переживу, знаешь. Не первый год замужем. В смысле…

– Пока я не разберусь со всем этим, никуда я не поеду, – вдруг заверила я. – И вообще, Митька, я задала тебе вопрос.

– Какой? – опешил он.

– Что насчет свидетельства о рождении?

– Да за каким лешим тебе потребовалось мое свидетельство о рождении-то? – всплеснул руками он.

– Мне нужно, чтобы ты мне помог. Чтобы ты вместе со своим свидетельством о рождении явился по вот этому адресу в бумажке, сказал там дядечкам или тетечкам, что ты пришел, чтобы сделать ДНК-анализ на установление отцовства твоего отца.

– Что? – вытаращился на меня Митя. – О чем ты говоришь? Какое, к черту, отцовство, зачем?

– Я о том, что по вот этому адресу в бумажке ждут биологического материала сына Дмитрия Евгеньевича Ласточкина. Понимаешь? В твоем свидетельстве о рождении что написано? Что ты – кто? Сын Дмитрия Евгеньевича Ласточкина. Сделаешь это для меня?

И я рассказала ему про встречу с его матерью и про то, что для них нашего Дениску зовут тоже – как и его самого – Дмитрием Дмитриевичем Ласточкиным.

Реакция была вполне очевидной.

– Ты сошла с ума.

– Мы этого не знаем, – ответила я. – Может быть, я просто гений. И вообще, почему бы тебе просто не попробовать? Все шансы, что ничего не выйдет еще на стадии самого теста. Откуда я знаю, чего еще им там надо? Но она – твоя мать – сказала: только свидетельство о рождении.

– Но зачем? Зачем тебе это надо? – в конце концов, спросил меня Митя, обессилевший под моим напором.

– Ну а как ты думаешь? Затем, что я категорически не могу показать твоему отцу настоящие результаты настоящего теста, понимаешь? – честно ответила я.

Совершенно, на сто процентов, безусловная честность с моей стороны. Митя замер и почернел, словно обуглился. Он посмотрел на меня совсем другими глазами. Его глаза снова стали вдруг больными и усталыми, совсем как тогда, в наш самый первый день знакомства, когда он сидел на кухне и наткнулся там на меня. Затем кивнул. Он не задал ни одного правильного вопроса.

– Хорошо, я все сделаю, – сказал он осевшим голосом. – Ты хочешь его вернуть? Моего отца?

– Такой у тебя вопрос, да? – взбесилась я. – Нет, не в этом дело.

– Нет? Не в этом? А в чем? Защитить свою честь?

– В каком-то смысле, да. И вообще… какая тебе разница? – Я была зла, как черт. – Просто сделай это по дружбе, а? Мне нужно, мне это нужно просто смертельно, понимаешь? Вопрос жизни и смерти.

– Но ты же понимаешь, что это не даст тебе никаких гарантий? Он может обо всем узнать и после?

– Наплевать, – кивнула я. – Может узнать завтра. А может не узнать никогда.

– Хорошо, – ответил Митя после длинной паузы, глядя прямо мне в глаза.

Потом откашлялся, встал и быстро вышел в другую комнату – попытка к бегству.

Больше в тот вечер он меня не побеспокоил. Я думала – при всей абсурдности этой мысли – что в какой-то момент он зайдет ко мне и начнет бросать мои вещи на пол, выгонять с сыном на улицу – как тогда, в ту ночь, когда я, получается, разбила ему сердце. В конце концов, ведь я снова разрушила все его представления обо мне. Или, напротив, только их укрепила. Фактически я призналась в том, что изменяла его отцу. Врушка несчастная. Митя признался мне в любви, а я – в том, что во мне нет ничего того, за что меня стоило бы любить.

Как иногда ненадежны слова! Каждый слышит только то, что хочет.