Час презрения - Анджей Сапковский

– С чего бы такое ожесточение?

– Вишь ли, – буркнул солдат, – оно вона как.Когда короли мир с Нильфгаардом заключили, то взялися сильно за эльфовы банды.Видать, здорово их прижали, потому как не проходит ночи, чтобы недобитки несбегали через Бругге, в Брокилоне шукая схоронения. А когда наши эльфов гонют,то часом, быват, и с духобабами разделываются, которые из-за Ленточки на помочьидут. А бывало, и наше войско с разбегу в лес заглянет… Понятно?

– Понял. – Лютик внимательно глянул на солдата,покивал головой. – Преследуя скоя’таэлей, вы переходили Ленточку. Убивалидриад. И теперь дриады отвечают вам той же монетой. Война.

– Точно, господин. Война всамделишная. Всегда это быладрака не на живот, а на смерть, но теперича-то уж и вовсе паршиво. Меж ними инами – ненависть. Ишшо раз говорю: ежели нет нужды, не ездите туды.

Лютик сглотнул.

– В том-то и дело, – он выпрямился в седле, сбольшим трудом изобразив на лице воинственную мину, – что есть нужда. И яеду. Сейчас. Вечер не вечер, туман не туман, надо двигаться, коли долгпризывает.

Годы тренировок взяли свое. Голос трубадура звучал красиво игрозно, сурово и холодно, звенел железом и мужеством. Солдаты взглянули на негос неприкрытым изумлением.

– Прежде чем двинетесь, – командир отстегнул отседла плоскую деревянную фляжку, – глотните первачу, милсдарь певун.Глотните…

– Легчей помирать будет, – угрюмо добавил другой,неразговорчивый.

Поэт отхлебнул из фляжки.

– Трус, – гордо возвестил он, как только пересталкашлять и отдышался, – умирает сто раз. Мужественный человек – лишьоднажды. Но госпожа Фортуна благоприятствует смелым, трусов презирает. Таксказать, смелого стрелы боятся, смелого меч не берет.

Солдаты взглянули с еще большим восхищением. Они не знали ине могли знать, что Лютик цитирует слова известной в его стороне боевой песни,к тому же написанной не им.

– А вот этим, – поэт вытащил из-за пазухизвякнувший содержимым кожаный мешочек, – позвольте отблагодарить заэскорт. Прежде чем до форта доберетесь, прежде чем вас снова суроваяслужба-матка приласкает, загляните в кабак, выпейте за мое здоровье.

– Благодарим, господин. – Командир слегкапокраснел. – Щедрый вы человек, а ведь мы… Прошшевайте и простите, чтоодного вас оставляем, но…

– Пустое. Ну, бывайте.

Бард лихо сдвинул шапочку на левое ухо, тронул коня пяткой инаправился вниз по откосу, насвистывая известную исключительной непристойностьюкавалерийскую песенку из «Свадьбы в Беллерлине».

– А корнет-то в замке болтал, – услышал он ещеслова угрюмого, – мол, энто дармоед, трус и балда. А энто боевитый ихрабрый господин, хоть и виршеплет.

– Истинная правда, – ответил командир. –Трусом-то его не назовешь, ничего не скажешь. Даже глазом не моргнул, этоточно. Да ишшо и свишшет, слышь? Хо, хо… Слыхал, что говорит? Мол, послом идет.Не боись, кого-нито послом не назначут. Надыть голову иметь на плечах-то, штобыпослом стать.

Лютик прибавил ходу, чтобы как можно скорее скрыться у нихиз глаз. Он не хотел подпортить только что заработанной репутации. А знал –долго ему не просвистеть, потому как не хватит уже влаги на пересохших отстраха губах.

Яр был мрачный и влажный, мокрая глина и покрывающий еековер погнивших листьев приглушали звон копыт темно-гнедого мерина, которогопоэт окрестил Пегасом. Пегас шел медленно, свесив голову. Это был один из технемногих коней, которым все всегда без разницы.

Лес кончился, но от русла реки, обозначенного полосой ольх,Лютика еще отделяла широкая, заросшая камышами низинка. Поэт остановил коня.Внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил. Напряг слух, ноуслышал только кваканье лягушек.

– Ну, коняга, двум смертям не бывать, – кашлянулон. – Вперед.

Пегас немного приподнял голову и вопросительно поставилторчком обычно отвисающие уши.

– Ты верно слышал. Вперед.

Мерин медленно двинулся, под копытами зачавкало болото.Лягушки длинными прыжками удирали из-под ног коня. В нескольких шагах передними с шумом и кряком поднялась утка, и сердце трубадура на мгновениеостановилось, а потом взялось стучать очень быстро, как бы наверстываяупущенное. Пегас вообще не обратил на утку никакого внимания.

– Ехал герой… – пробормотал Лютик, вытирая залитуюпотом шею платочком, вытянутым из-за пазухи. – Ехал неустрашимо чрезурочище, не обращая внимания на скачущих земноводных и летающих драконов. Ехалсебе и ехал. И доехал до бескрайних просторов…

Пегас фыркнул и остановился. Они были у реки. Камыши иочерет доходили выше стремени. Лютик отер пот со лба, повязал платок на шею.Долго, до слез, вглядывался в ольховник на противоположном берегу. Не заметилничего и никого. Поверхность воды морщинили вытянувшиеся по течению водоросли,над ними шмыгали бирюзово-оранжевые зимородки. Воздух мерцал от туч насекомых.Рыбы заглатывали поденок, оставляя на воде большие круги.

Всюду, насколько хватало глаз, виднелись бобриные зарубки,кучки надкусанных веток, поваленные и обглоданные стволы, омываемые медленнымтечением. «Ну и бобров же тут, – подумал поэт, – невероятноебогатство. И неудивительно. Никто не беспокоит чертовых древоточцев. Сюда незаходят ни бандиты, ни ловчие, ни бортники, даже вездесущие трапперы неустанавливают здесь силков. А те, которые пытались, получали стрелу в горло, ираки обгладывали их в прибрежном иле. А я, идиот, лезу сюда по доброй воле,сюда, на Ленточку, в реку, затянутую трупной вонью, которую не перебивает дажезапах аира и мяты…»

Он тяжко вздохнул.

Пегас медленно ступил в воду передними ногами, опустилморду, пил долго, потом повернул голову и глянул на Лютика. Вода стекала у негос губ и ноздрей. Поэт покачал головой, снова вздохнул, громко потянул носом.

– И взглянул герой на бурлящую пучину, –продекламировал он тихонько, стараясь не стучать зубами. – Взглянул идвинулся вперед, ибо сердце его не ведало тревоги.

Пегас повесил голову и опустил уши.

– Тревоги не ведало, говорю.

Пегас тряхнул головой, звякнул кольцами поводьев имундштука. Лютик ткнул его пяткой в бок. Мерин обреченно ступил в воду.

Ленточка была речкой мелкой, но сильно заросшей. Пока онидобрались до середины русла, за ногами Пегаса уже заплетались длинные косыводорослей. Конь ступал медленно и с трудом, при каждом шаге пытаясь стряхнутьудерживающие его растения.