Жена смотрителя зоопарка - Диана Акерман

На следующее утро, когда Рысь вывел Вицека в сад и направился к птичьему вольеру, Антонина видела, как он остановился, чтобы погладить длинные уши Вицека, и сказал:

– Ну, готовься, старина! Мы идем в Фазаний дом! Так что помни: не шуметь!

Он прижал палец к губам, сказав «тсс!». Они вместе двинулись к небольшой деревянной постройке, Вицек скакал за Рысем по пятам.

Войдя, Рысь увидел двух парнишек, спавших на соломе в окружении кроликов всех размеров, которые озабоченно рассматривали и обнюхивали спящих людей. Рысь запер за собой дверь, тихонько поставил на пол корзинку с травой, бросил кроликам горсть гороховых стручков и стеблей. Затем он вытащил кастрюльку с молочной лапшой, большой ломоть хлеба и две ложки.

Мальчик, который интересовался жизнью людей и зверей, не мог противиться искушению понаблюдать за спящими: Рысь склонился над ними, размышляя, как бы их разбудить, поскольку топать, хлопать и кричать было нельзя. Опустившись на корточки, он подергал одного из юношей за рукав, но тот, смертельно уставший, даже не шевельнулся. Рысь тянул все сильнее и сильнее, но парень спал. Поскольку от прикосновения ничего не получилось, он испробовал более утонченную тактику: вдохнув поглубже, он принялся дуть парню в лицо, пока тот наконец не поднял руку, чтобы отогнать несуществующую муху, и открыл глаза.

Не вполне пришедший в себя, испуганный, он панически озирался, и Рысь решил, что самое время представиться, он придвинулся еще ближе и прошептал:

– Я Рысь!

– Рад знакомству, – прошептал в ответ парень, после чего выразительно прибавил: – А я Фазан!

Причина недоразумения была ясна, поскольку Рысь значит «рысь», а людям, которые прятались в зоопарке, обычно давали прозвища в честь тех животных, которые когда-то содержались в их нынешних убежищах.

– Я действительно Рысь, – настаивал Рысь, – это не шутка. Я Рысь-мальчик, а не рысь с кисточками на ушах и хвостом как у фокстерьера!

– Это я вижу, – сказал парень. – А я фазан только сегодня. В любом случае, если бы ты был настоящей рысью, а у меня были бы перья, ты бы меня уже съел, правда?

– Может, и не съел бы, – серьезно отозвался Рысь. – И не шути так… я принес вам завтрак, и карандаш, и еще… – Вдруг они услышали звук шагов на боковой дорожке поблизости и голоса по меньшей мере двух немцев. Рысь с юношей замерли.

Когда голоса удалились, Рысь сказал:

– Может быть, это просто люди, которые идут на свои садовые участки.

Второй диверсант проснулся, потянулся, потер затекшие, окаменевшие ноги, а товарищ показал ему на кастрюльку с супом и протянул ложку. Сидя на корточках, Рысь смотрел, как они едят, и дожидался, когда они закончат, а потом проговорил тихо:

– До свиданья. Не скучайте. Я принесу вам обед и что-нибудь почитать… Дневной свет будет, вон там наверху есть маленькое окошко.

Уходя, Рысь услышал, как один парень говорит другому:

– Симпатичный малыш, правда? Смешно: фазанов караулит рысь. Можно сочинить сказку.

Рысь вернулся на виллу и пересказал Антонине, как прошло знакомство с молодыми людьми. Они прятались в Фазаньем доме еще три недели, и Рысь считал их своими питомцами, пока немцы не прекратили поиски, не были подготовлены новые документы и другое надежное убежище. Однажды утром Рысь не нашел в Фазаньем доме никого, кроме кроликов, и понял, что молодые люди переехали, – это он воспринял как личную обиду, потому что его бросили друзья.

– Мама, где они? – спросил он. – Почему они ушли? Разве им тут не нравилось?

Антонина объяснила, что им пришлось уйти, что война – это не игрушки, что появятся другие «гости» и заполнят оставшуюся после юношей пустоту.

– Ты ведь по-прежнему можешь заботиться о животных, – сказала она, стараясь утешить сына.

– Но мне больше нравятся фазаны, – захныкал он. – Ты что, не понимаешь, это же совсем другое! Они называли меня другом, они считали меня не маленьким мальчиком, а своим стражником.

Антонина погладила сына по светловолосой голове.

– Ты прав, – сказала она, – в этот раз ты был большим мальчиком и твоя помощь была очень важна. Ты ведь понимаешь, что это тайна, о которой никому нельзя рассказывать?

Она заметила, как гневно блеснули его глаза.

– Я понимаю это лучше тебя! – огрызнулся он. – Это вообще не женского ума дело, – произнес он презрительно, а потом свистнул Вицеку.

Ей оставалось только печально наблюдать, как они вдвоем скрываются в кустах, понимая, что Рысю необходимо справиться с очередной потерей и очередной тайной, о которой нельзя рассказывать. «Если я скрою свою тайну, она – моя пленница, – писал родившийся в Гданьске философ Артур Шопенгауэр, – но если я ее выпущу, я – ее пленник» («Parerga und Paralipomena»). Записывая события дня в дневник, Антонина позволила себе поразмышлять на тему тайны, которой делятся, и тайны, которую сохраняют, – одна субстанция, сродни воде, лишь принимающая разные формы.

1943 год

Летом наступила масленица для мошкары, тучи насекомых, как обычно, терзали зоопарк, и людям с закатом солнца приходилось надевать брюки и рубашки с длинным рукавом, несмотря на жару. На вилле кролик Вицек в поисках чего-нибудь съедобного, заслышав скрипучее квохтанье, скакал на кухню, где петушок Куба что-то поклевывал. За обедом Кубе иногда позволяли бродить вокруг стола, подбирать крошки, а Вицек наблюдал издалека, но в итоге одним широким прыжком оказывался вдруг рядом с ломтем хлеба или миской картошки и набрасывался на еду, пугая петушка и страшно веселя людей.

Укладываясь в постель с наступлением комендантского часа, Рысь дожидался возвращения домой отца, а кролик с петухом сидели на краю его одеяла и бодрствовали вместе с ним. По воспоминаниям Антонины, при звуке дверного звонка все трое приходили в величайшее волнение и прислушивались к шагам Яна на лестнице в коридоре, которые звучали очень гулко, потому что лестничный пролет находился прямо над лестницей, ведущей из кухни в подвал, и пространство между ними резонировало, словно глухой барабан.

Рысь всматривался в лицо отца, выискивая следы усталости или тревоги, Ян же иногда разворачивал озябшими руками еду, купленную по продовольственным карточкам, или рассказывал какую-нибудь волнующую историю, или даже вынимал из своего волшебного рюкзака очередное животное. Когда Рысь засыпал, Ян потихоньку уходил вниз, кролик спрыгивал с кровати, петух слетал с одеяла, и они вдвоем отправлялись в столовую за хозяином, чтобы присутствовать при его ужине. По воспоминаниям Антонины, кролик обязательно запрыгивал Яну на колени, а петух вспархивал ему на плечо, после чего придвигался поближе к шее, устраивался на воротнике и засыпал, и, даже когда Антонина уносила тарелки и клала на их место бумаги и книги, животные отказывались покидать теплые колени и плечо.

В 1943 году в Варшаве выдалась на редкость суровая зима. У Рыся разыгрался тяжелый бронхит, который усугубился воспалением легких, и он несколько недель пролежал в больнице, выздоравливая без помощи сильных антибиотиков. Пенициллин был открыт только 1939 году в воюющей Британии, где не было возможности испытать эту плодовитую плесень на людях. Однако 9 июля 1941 года Говард Флори и Норман Хитли перелетели в Соединенные Штаты на самолете с затемненными иллюминаторами, взяв с собой маленькую коробочку с бесценным пенициллином, и приступили к работе в лаборатории Пеории, штат Иллинойс, где изучали роскошные плесневые грибы со всего мира только для того, чтобы обнаружить, что штамм пенициллина из гнилой дыни с рынка Пеории, погруженный в питательный бульон и оставленный для ферментации, порождает в десять раз больше пенициллина, чем любая другая плесень. Необходимые испытания в итоге подтвердили ценность лекарства как лучшего на тот момент антибактериального средства, однако раненые солдаты начали получать его только со дня «Д» (6 июня 1944 года), а гражданским и животным оно досталось лишь после окончания войны.