Вечная месть - Крейг Расселл

— А знаешь, Йен… я в это верю. По-моему, в этом что-то есть.

— Ты? — скептически усмехнулся Фабель. — Шутишь?

— Нет… — Дирк говорил совершенно серьезно. — Я правда верю. Помню, я тогда проработал в силовых структурах пару лет, и нас вызвали на взлом. Была зима, шел снег. Тот малый вылез через заднее окно посреди ночи и оставил следы на снегу. Это были единственные следы там, так что мы просто по ним пошли. Быстро двигались за ним следом по снегу и в конечном итоге нагнали.

— Это ты к чему? — с подозрением спросил Фабель, будто ждал подвоха.

— И вот когда мы его преследовали, у меня вдруг возникло странное чувство. Не очень приятное. Мне действительно показалось, что я такое уже прежде делал. Только вот не помню когда.

— Только не говори мне, что веришь в реинкарнацию! — воскликнул Фабель.

— Нет. Это совсем не то. Было такое чувство, будто это не мои воспоминания, а переданные мне каким-то образом, — смущенно рассмеялся Дирк. — Ты же меня знаешь… Я всегда любил мистику. Просто появилось странное чувство, вот и все.

15.00. Шанценфиртель, Гамбург

Дом, построенный в стиле югендштиль, стоял прямо на углу Шанценфиртель, и Фабель мог рассмотреть за уродскими граффити элегантную каменную кладку, украшенную деталями в манере ар-деко. Никаких дверных табличек или других указателей на расположенные в здании офисы не наблюдалось, так что Фабелю пришлось громко произнести свое имя и должность в домофон, а потом подождать пару секунд, прежде чем раздалось жужжание и щелчок открываемой двери.

Ингрид Фишманн ждала его на верху небольшой лестницы. Женщина лет тридцати пяти с прямыми русыми волосами. Лицо могло бы считаться красивым, если бы несколько тяжеловатые черты не делали его чуть ли не мужеподобным. Волосы до плеч, длинная свободная юбка и топ придавали ей хипповатый вид, мало соответствовавший ее возрасту.

Она вежливо улыбнулась и протянула руку:

— Проходите, пожалуйста, герр Фабель.

Помимо крошечного коридора в квартире имелось две комнаты. Одна, совершенно очевидно, использовалась для хранения досье и справочных материалов, вторая — явно офис фрау Фишманн. Несмотря на наличие книжных полок и стоек для досье, настенного календаря и доски объявлений на стене, помещение все еще напоминало гостиную.

— Моя квартира через две улицы отсюда, — объяснила фрау Фишманн, усаживаясь за свой рабочий стол. Фабель заметил над единственным окном плакат «Разыскиваются» с изображением членов «Группы Баадер-Майнхоф» 1971 года. Девятнадцать черно-белых изображений лиц. Плакат символизировал весьма специфический момент в немецкой истории. — Этот офис я арендую. Сама не знаю почему, но мне всегда казалось необходимым не смешивать мое личное пространство с профессиональным. Ну и еще я использую этот адрес для деловой переписки. Учитывая чрезмерную обидчивость некоторых людей, о которых я пишу, не афишировать свой домашний адрес не так уж глупо. Пожалуйста, присаживайтесь, герр Фабель.

— Могу я поинтересоваться, почему вы пишете то, что пишете? Ну, в смысле, все эти события происходили, когда вы были еще ребенком.

Фишманн улыбнулась, продемонстрировав слегка крупноватые зубы.

— А знаете, почему я согласилась с вами встретиться, герр Фабель?

— Надеюсь, чтобы помочь мне поймать убийцу-психопата.

— Ну и это тоже, конечно. Но я в первую очередь журналистка. Чую в этом интересный сюжет для материала и рассчитываю на некоторые преференции.

— Боюсь, сделки меня не интересуют, фрау Фишманн. Моя единственная забота — отловить этого убийцу, прежде чем кто-нибудь еще лишится жизни. Для меня жизнь людей куда важней газетных статей.

— Не сердитесь, герр Фабель. Я согласилась встретиться с вами, потому что вот уже много лет выставляю на всеобщее обозрение лицемерие тех, кто поддерживал или активно участвовал в терроре семидесятых — восьмидесятых, а теперь жаждет политической власти или коммерческого успеха. За время расследований мне так и не удалось найти ни единой разумной причины, почему эти избалованные детки из среднего класса вздумали поиграть в революционеров. И больше всего меня выводит из себя способ, с помощью которого некоторые представители «леваков» хотели подвести интеллектуальную доктрину под убийство и увечье ни в чем не повинных граждан. — Фишманн помолчала. — Как полицейский Гамбурга, вы наверняка знаете, что полиция Гамбурга изрядно пострадала от «Фракции Красной армии» и ее приспешников. Вам ведь известно, что первым полицейским, убитым ими, был офицер гамбургской полиции.

— Конечно. Норберт Шмидт, это произошло в семьдесят первом году. Ему было всего тридцать три.

— Затем последовала перестрелка в мае семьдесят второго, во время которой был ранен гаупткомиссар Ганс Экхардт, позже умерший от ран.

— Да, об этом мне тоже известно.

— Ну а потом, естественно, была перестрелка между гамбургской полицией и членами отколовшейся группировки, «Группой радикальных акций», после сорвавшегося ограбления банка, в восемьдесят шестом году. Один полицейский был убит, другой — тяжело ранен. Раненому полицейскому повезло, он выжил. Он застрелил Гизелу Фром, одну из террористок. Как только вы назвали свою фамилию, я тут же поняла, кто вы, герр Фабель. Ваше имя попалось мне, когда я искала материалы о Хендрике Свенссоне и «Группе радикальных акций». Это ведь вы застрелили Гизелу Фром, не так ли?

— К сожалению, да. У меня не было выбора.

— Я знаю, герр Фабель. Когда я услышала, что именно вы расследуете убийство Хаузера, то поняла: найдется материала и для меня, как я уже и говорила.

— Эти убийства могут не иметь ничего общего с вашими исследованиями. Просто обе жертвы, Хаузер и Грибель, примерно ровесники и в свое время участвовали, хоть и в разной степени, в радикальном движении. Я покопался в их прошлом и не нашел никаких прямых связей между ними. Но в их прошлом фигурируют одни и те же лица, и в том числе Бертольд Мюллер-Фойт, сенатор Гамбурга от «зеленых». Как я понял, вас интересует его прошлое как активиста.

— Его прошлое как террориста. — В голосе Фишманн зазвучала горечь. — Политические амбиции Мюллер-Фойта простираются куда дальше сената Гамбурга. У него очень большие амбиции. Он уже объявил войну человеку, бывшему его ближайшим политическим союзником, первому мэру Гансу Шрайберу, просто потому, что видит в нем потенциального соперника в дальнейшем пути. Пути, который, как Мюллер-Фойт надеется, приведет его в Берлин. И его амбиции оскорбительны, потому что у меня нет никаких сомнений: это он был за рулем машины, на которой похитили промышленника Торстена Видлера, а затем и убили.

— Мне известны ваши высказывания о сенаторе Мюллер-Фойте. Знаю также, что жена Ганса Шрайбера вас цитировала. Но есть ли у вас доказательства?

— Что до фрау Шрайбер… Я нахожу политические амбиции ее мужа лишь чуть менее тошнотворными, чем амбиции Мюллер-Фойта. Конечно, Шрайбер использует меня в своих целях, но жене мэра удалось привлечь такое внимание к этому вопросу, которого мне бы сроду не добиться. А насчет вашего вопроса… Нет, у меня нет доказательств, которые можно было бы предоставить суду. Но я над этим работаю. Вам наверняка известно, как тяжело заниматься старым делом, когда все следы давно остыли.