Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

Я почти заснула, прижавшись изгиб в изгиб к телу Максима, чувствуя удовлетворение, какого давно не испытывала (усталость, истома, мягкая постель и кожа моего любовника – в общем, сущее наслаждение), когда Максим прошептал мне на ухо: «Мне нравится любить тебя». Я не знала, сознательно ли он выбрал слово, но, призвав верного друга – неприятие действительности, сделала вид, будто уже сплю и не слышала, как он сказал «любить».

Я проснулась от певучего голоса и шагов Ноя, который бежал по квартире, требуя свою компьютерную игру с непроизносимым названием. Максим, по-прежнему обнимавший меня, тоже проснулся. «Который час?» – пробормотал он, уткнувшись мне в шею.

– Час, когда Кат и Нико вернулись.

Кому-то из нас – Максиму – пришла в голову блестящая мысль закрыть дверь, когда мы улеглись, но положение все равно было далеко от идеала. Я чувствовала себя, как девчонка, застигнутая врасплох вернувшимися предками, и в смятении спрашивала себя, не нанесет ли Ною присутствие Максима неизгладимую травму. В дверь трижды тихонько постучали. «Жен?» – раздался голос Никола. Слава богу, подумала я, будь это Катрин, она бы просто открыла дверь без стука. Я ответила: «Да-да», стараясь, чтобы прозвучало непринужденно, но сама услышала жалкий писк нашкодившего ребенка и принялась поспешно одеваться, делая энергичные знаки Максиму, чтобы он тоже оделся. Он, разумеется, умирал от смеха.

Наконец я подошла к двери и очень осторожно приоткрыла ее. Я пыталась, что было очень смешно и совершенно бесполезно, скрыть присутствие Максима. Чего я ждала? Что он под шумок выпрыгнет в окно? Или будет жить под раскладным диваном до тех пор, пока квартира снова не опустеет?

– При-ве-е-еет, – пропела я Никола, который смотрел на меня, скрестив на груди руки и прищурившись. – Как ты?

– Я-то хорошо, – сказал Никола. – А ты?

– Хорошо… я тут вздремнула… я… немного перебрала водки вчера и…

Я выкручивалась и уже начала спрашивать себя, с какой стати так стараюсь, как вдруг почувствовала спиной Максима.

– Привет, дружище, – сказал он, распахивая дверь настежь.

– Ах ты, черт! – только и ответил Никола, смеясь.

– О’кей, вы еще дайте друг дружке пять! – успела я сказать, пока не стало слишком поздно. Оба поспешно вытянули руки по швам.

– Ну что, старина? – спросил Никола.

Максим улыбался, «как идиот», подумала я.

Никола повернулся ко мне. Он улыбался такой же идиотской улыбкой – видимо, сказала я себе, это нормальная реакция мужчины на очевидность секса.

– Жен… а мы-то беспокоились о тебе…

– Ладно, ладно… – Я обогнула его, вышла в гостиную и села.

– Кто это? – спросил, подбегая, Ной.

– Ной, – сказала я, – это… это мой друг Максим.

– Он был в твоей комнате?

Ной говорил так громко, что на его голос вышла из своей комнаты Катрин, с любопытством глядя на нас.

– Ну… да… – ответила я, бросая отчаянные взгляды на Никола.

В какой мере можно просветить ребенка? Я понятия не имела.

Ной подошел ближе и спросил – на этот раз Максима: «А вы делали?..» Он издал несколько весьма недвусмысленных звуков. Ребенка, судя по всему, уже просветили, и без околичностей. Никола и Катрин расхохотались. Ной, довольный собой, постонал еще немного, а я, показывая на него пальцем, взглядом спрашивала Никола, как его чаду в восемь лет удается воспроизвести фонограмму порнофильма.

– Ной, откуда ты это взял? – спросил Никола и повернулся к Катрин, которая мимикой оскорбленной девственницы давала понять, что она ни при чем.

– Это все в школе знают, – гордо сказал Ной, принимаясь за свою игру. – Все животные делают… – Он снова издал несколько стонов, и на этот раз засмеялась даже я. – Это сказали в передаче «Нэшенал Джиографик».

– Я думаю, там все-таки не это сказали, – заметила Катрин.

– В школе на уроках говорят такие вещи?!

Я была искренне возмущена.

Никола и Максим энергично закивали.

– Мог и из Интернета всего набраться… – вздохнул Никола.

– А ты предпочитаешь, чтобы он занимался сексуальным воспитанием с восьмилетними друзьями?

Никола задумался, потом обескураженно развел руками:

– Промашка вышла… Надо мне с ним поговорить, да?

Максим ободряюще похлопал его по спине.

– Я могу поговорить, – предложила Катрин.

– НЕТ!

Мы с Никола выпалили это в один голос, что очень развеселило Максима. Катрин пожала плечами.

– Как знаешь, – сказала она кузену. – Но ты, мамзель… в кои-то веки оставили тебя одну, и…

– О’кей, можно об этом в другой раз?

Максима, разумеется, все это очень забавляло.

– Останешься выпить с нами? – спросил его Никола, непрестанно подмигивая мне, что было невыносимо. Максим повернулся ко мне, словно спрашивая у меня разрешения остаться, – поразительная деликатность.

– Ну да, если хочешь… – Я вспомнила вчерашний вечер. – Боюсь только, мало что осталось…

– Мы сходим в SAQ, – решила Катрин. – Да, Жен? А мальчики пока пусть допивают остатки.

Мне это показалось лучшим на свете планом. Свежий воздух, женская солидарность – как я изголодалась по всему этому.

– С тобой хоть на край света, – сказала я Катрин.

Мы не успели еще ступить на тротуар, как Катрин забросала меня своими «ну, ну, ну?», «что, что, что?» и прочими «короче?», которые и забавляли меня, и немного раздражали.

– Позор на мою голову, – сказала я наконец.

– Ты была пьяна?

– В лоскуты.

– И где-то в глубине души ты хотела таким образом поставить Флориана на место?

– Да, мадам.

– Вау… – Катрин обняла меня одной рукой за талию, тихонько смеясь надо мной. – Тебе хоть полегчало?

Я задумалась.

– Вообще-то… да.

Мне все еще было трудно поверить, что такой глупый поступок, с самыми что ни на есть нездоровыми мотивациями, мог привести к чему-то позитивному.

– Ну вот, это главное, – радостно прощебетала Катрин. – Ну и… как он?

– Ох, Кэт… я не уверена, что готова к разговорам о сексе…

– Брось! Мне он всегда нравился, этот парень… такой тигр…

– Кэт…

– Да ну тебя! Сколько мы дружим, у тебя все один и тот же парень! Могу я полюбопытствовать? Шесть лет я слышу только о Флориане, и, честно говоря…

Она осеклась. Когда Катрин подвергала себя самоцензуре, это было очень смешно. Вместо того чтобы замолчать или незаметно переменить тему, как делают все люди, когда не хотят, чтобы угадали их тайную мысль, она прерывалась на полуслове и закрывала рот двумя руками, тараща глаза.