На острове Буяне - Вера Галактионова

Он втыкал холодный влажный палец в ушную свою раковину и тряс, чтобы не так свербило. Но кивал женщине:

– Говорите, говорите. Я пытаюсь выяснить, что у вас в подсознании. Вы раскрываетесь по Фрейду!

Кеша снова рисовал ногтем на окне слепые, подтаивающие дома.

– Кому-у-у? Какому Пофрейду? Раскрываюсь? – не понимала женщина. И допытывалась: – Ты, что ль, Пофрейд? А по тебе не скажешь.

– Это псих такой один был, Фрейд! – перекрикивал он шум мотора. – Умер уже! По ходу жизни. Но я успел изучить его. Досконально!

– А-а-а, – понимающе кивала она.

Он пояснял ей, напрягая голос:

– Иностранец – Фрейд! Вы его не знаете.

– Они слабые. Иностранцы, – норовя сказать в самое Кешино ухо, женщина стукалась лбом в его скулу. – Наши психи крепче – наших даже связывают. Я санитаркой работала два месяца, знаю. У меня рабочий стаж есть – два месяца!..

– Зато иностранные психи умнее, судя по Фрейду. Женщина! Зачем вы всё время колотите меня своей головой? – отодвигался Кеша, трогая ушибленную скулу с осторожностью. – Почему вы стремитесь меня хоть чем-нибудь, да травмировать? Я же вас ничем не обижаю. Ни головой, ни руками.

– Не помрёшь, – смеялась женщина. – Нежный какой. А я говорю тебе: наши психи – умней! У нас один на Марсе даже кем-то работал. Большим кем-то.

– Ясно, – сказал Кеша.

– У него на Марсе свой коттедж остался. С огородом. Он и кур там развёл, на нервной почве. Голландских.

– Там кислород есть, – солидно покашлял Кеша.

– А он говорил, нету. На привозном там живут. Этот псих кислородом как раз там торговал. На тебя был точь-в-точь похожий. И думаешь, в какую санитарку он влюбился? Нет, в какую, в какую?

Кеша крякнул и не ответил. Отвернувшись, он тёр пальцем и царапал старые бороздки на окне, быстро затягивающиеся льдом, как туманом.

– В меня! Потому что у меня греческий нос! – охотно сообщила женщина. И пояснила: – Я в детстве гречки много ела. Видишь, повлияло… А ты каких женщин больше любишь?

– Глухонемых! – замахал руками Кеша, отодвигаясь. – Теперь – исключительно глухонемых.

Потом женщина насильно сообщила ему, что ещё полчаса – и автобус остановится «для нужды!» Как раз перед самым выездом из Буянного района. Недалеко от просеки: там – девочки налево, мальчики направо. Только поравняется с автобусом встречным – и остановится. Они всегда стоят там. Вместе! Автобусы! У границы двух районов! Долго! Минут пятнадцать стоят!..

«Пересесть, что ли, во встречный?» – думал Кеша, не отвечая ей совсем. И в задумчивости чесал шрам под шапкой. «А что? Довольно быстро осознал бессмысленность отъезда, – рассуждал он. – Быстрая сообразительность всегда была моей отличительной чертой. Отличительной от прочих. Вернулся навсегда, ибо!.. Ибо…»

И он ещё торопливей тёр пальцем и царапал ногтем старые бороздки на окне, быстро затягивающиеся льдом, будто туманом. И уже представлял, как перестанет пить совсем, и бриться – тоже, и как будет сидеть в кочегарке, работая там, в тепле, вместо Брониславы… Примется, бородатый, одиноко и печально читать перед печкой, ночами, в подрагивающем оранжево-розовом свете из поддувала, разные библиотечные книги, и выписывать умные мысли в толстую клетчатую тетрадь… Только в очень толстую – солидную. Хорошей авторучкой, ибо… Ибо…

И ещё толстую записную книжку заведёт, пожалуй, – для стихов. А третья, амбарная книга, будет лежать открытой на топчане. К концу тихой, задумчивой своей жизни он испишет её до последней страницы, еженощно, мелким почерком пролагая колхозному человечеству путь к счастью.

И однажды, ближе к рассвету, к нему в кочегарку придёт сутулый, седовласый редактор местной газеты – завернёт просто так, поговорить: «После той встречи с вами я расхаживаю по селу ночи напролёт, в дорогих своих ботинках. Мне не спится, ибо я недопонял вас когда-то». И удивится: «Да вы же образованный человек, это видно за версту!.. А мой зам – он мизинца вашего не стоит! Вечно в гараже торчит. Извините, я недооценил ваш научный багаж, как последний кретин. И только людская повсеместная молва о ваших удивительных способностях и фантастических знаниях…»

Но женщина в куртке мешала и мешала Кеше, и толкала его локтем. «Пристанут вечно со своей чепухой, как Евы с дурацкими своими яблоками. Надкуси да надкуси, – хмуро косился Кеша на женщину. – Думают, если Адама от правильных мыслей отвлекли, то и меня отвлекут. Он, бедняга, из-за них так ничего и не написал. Ни строчки. В отличие от меня… Ну, он старик был. А я – нет».

– …Почём теперь в городе дома, не знаешь? – надсадно кричала женщина сквозь шум двигателя. – Твои знакомые дом не покупают?

Он поморщился от резкости её голоса, потёр ухо, будто в него попала вода.

– Беда с этими вашими яблоками… Вы прямо уховёртка какая-то, а не женщина, – сказал он недовольно.

И протянул руку:

– Кеша. Поэт, художник. Актёр, широко известный в узком сценическом кругу. Практикующий журналист. И… всё такое. Знаю жизнь и законы сцены, ибо!..

Дорога пошла под гору, разговаривать стало легче.

– А мне нравится, когда меня Лялей называют, – обрадовалась женщина. – Не Лёлькой, как здесь… Я же из города сама! Недавно замуж в Шерстобитово переехала. Расписалась, не знаю зачем… Теперь после матери дом в городе остался, вот, продавать еду. Ну, в плохом районе. Со свалкой рядом… И домишко-то низкий, просто ужас. А всё же – деньги! Правильно, нет? И всё же он – на две половины! С пристройкой! Дом! Пустой стоит! В городе!..

Кеша слушал её внимательно, однако замешкался с ответом, потому что смотрел на мужиков, сидящих в проходе на узлах. Один из них наливал дешёвую водку из плавно раскачивающейся бутылки в подставленный пластмассовый раскачивающийся стакан.

– Ну, хрюкнем! – бодро говорил он каждый раз.

И ждал потом, чтобы налить в этот же стакан опять. При этом не проливалось ни капли.

Молодой монах на заднем сиденье старался не глядеть на них, разместившихся прямо у его ног, прикрытых рясой.

– Эй! Замёрз? – мужик, сочувствуя, протянул стакан с водкой и ему. – На, согрейся! Одёжа-то у тебя хоть и стёганая, парень, а всё не теплей туркменского халата. Прими! А чего? Не боись, потом замолишь. Ты же умеешь.

Монах покачал головой, отказываясь, и затянул бельевую верёвку, которой был подпоясан, потуже.

– …Дом продать вам надо? – вспомнил Кеша про Уховёртку.

Он вдруг поразился её бестолковости:

– Не понимаю, как можно так легкомысленно относиться к ответственному делу. Тут до парадокса один шаг! Вы же, как проницательный человек, должны знать: купля и продажа – занятие исключительно мужское! Сугубо.

Она не ответила, потому что нагнулась, чтобы подобрать оброненную варежку, и теперь пыталась нашарить её где-то под сиденьем.