Венера и воин - Сьюзен Гастингс

И в таких обстоятельствах ей приходилось теперь по приказу госпожи обслуживать гостя. Клаудиус заметил заплаканные глаза Друзиллы. Пила, очевидно, так скрывала свое любовное увлечение, что даже Друзилла ничего не заподозрила. Он подумал о благоразумии Пилы. И был уверен, что Пила любит его душой и телом, точнее, любила, потому что ее полный ужаса вопль еще звучал в его ушах.

Он украдкой наблюдал за Друзиллой. Пухлая рабыня пыталась скрыть свое глубокое горе, но ей это не удавалось. Клаудиус занимал ее тем, что без конца просил подать то холодной воды, то оливок, потом яблок и винограда, вяленой ветчины и сухой рыбы, хлеба и сладостей.

Каждый раз, когда Друзилла исчезала на кухне, чтобы принести желаемое, он укладывал часть еды в корзину, которую прятал в сундуке. Когда Друзилла снова появилась, он развалился на ложе, беззастенчиво икнул и погладил себя по животу.

Друзиллу это неутонченное поведение взбесило. После того как бедная Пила из-за него попала в беду, аппетит у него, казалось, совсем не убавился. Он поглощал горы пищи, довольно ухмылялся и чувствовал себя очень хорошо. Он мотался по дому сенатора, как будто это был его собственный, забавлялся с его супругой и не стеснялся доводить до беды рабов. Но какие существовали права у рабов в этом мире? Никаких. А Пила, рабыня-чужестранка, была просто никем, никто не будет о ней тосковать, никто о ней не спросит. Она пришла и ушла, как цветок, который отцвел, завял и был унесен осенним ветром. От нее ничего не останется, кроме бесформенной массы кровавой плоти, когда львы на арене утолят свой голод. Друзилла всхлипнула.

Клаудиус немного приподнял брови. Друзилла со своей чувствительностью могла быть для него опасной, ей нельзя было ничего доверить, иначе и ее жизнь будет в опасности. На следующее утро весь мир узнает, что произошло накануне ночью, – и в Помпеях и в Риме это станет крупной сенсацией. Друзиллу, как близкую доверенную госпожи, могут принудить заговорить под пыткой, будет лучше, если она останется в неведении.

После того как Клаудиус закончил свой роскошный обед, он подождал с полным спокойствием, пока Друзилла уберет со стола и удалится. Потом он достал из сундука корзину, которая теперь до краев была наполнена едой, и направился к тем конюшням, что находились за пределами имения. Никто не наблюдал за ним. Он пошел к надсмотрщику за конюшнями и попросил двух мулов.

– Я хотел бы навестить родственников в Помпеях и отвезти им фруктов, – объяснил он и зевнул, – сегодня слишком жарко, чтобы бегать. К вечеру я вернусь, чтобы составить хозяйке компанию за ужином. Животные напоены и накормлены?

– Да, господин, это самые сильные животные в конюшне, – подтвердил надсмотрщик и вывел двух хорошо накормленных мулов.

Клаудиус критически посмотрел на них.

– Ну, до Помпеи они доберутся, – пошутил он и взлетел на одно из животных, в то время как раб укрепил корзину на спине второго мула. Маленькая процессия с удобствами двинулась вперед, Клаудиус снова от всей души зевнул и лениво вытянул ноги.

Мулы топали по дороге к Помпеям. На полпути Клаудиус развернул животных и поехал маленькой улочкой в направлении Геркуланума. Недалеко от городка он оставил Виа Попилиа и избрал боковой путь, который вел к Везувию. Между виноградниками он переоделся. Светлую патрицианскую тунику, которую приготовила для него Ромелия, он спрятал между складками застывшей лавы. Вместо нее он надел короткий фартук с поясом, поверх него – длинный плащ. Никто не мог увидеть, что под ним на его поясе висели кинжал и короткий меч гладиатора. Имело значение то, что он не был рабом, как большинство гладиаторов и, как свободный, мог носить свое оружие. Однако сейчас это было опасно, потому что он был одет как простой ремесленник.

Переодевшись, он снова выехал на Виа Попилиа, добрался до Геркуланума и оттуда еще раз обогнул вулкан. У северной стороны вулкана росли дикие пинии и густой кустарник. Он остановил животных, взял корзину с продуктами и спрятал ее под кустом, обоих мулов привязал на длинные поводки, чтобы они могли спокойно щипать траву. Довольный, он отправился назад. К вечеру гладиатор добрался до Помпеи.

Когда спустился вечер, Ромелия удалилась в свои покои. Ужин у нее был скромным, она слишком нервничала, чтобы притворяться спокойной, поэтому предпочла остаться одна в своих комнатах. Две музыкантши развлекали ее тихой музыкой на флейте и лире.

Друзилла с горькой миной пристроилась перед покоями своей госпожи. Ромелия чувствовала глубокое удовлетворение, что она отделалась от своей надоедливой соперницы Пилы, и реакция Друзиллы показала ей, как успешно она с этим справилась. Пила не уйдет с арены живой, и единственное, о чем сожалела Ромелия, было то, что она не будет наблюдать за мучениями Пилы. Она бы с огромным удовольствием присутствовала на играх, чтобы насладиться своим триумфом над ненавистной рабыней. Вот только Ромелия сожалела, что ничего не может сделать с обрезанными волосами Пилы. Клаудиус был категорически против того, чтобы она украсила себя светлым париком, это слишком бросалось бы в глаза. Ромелия с тяжелым сердцем должна была это признать и со вздохом бросить длинную косу в свой сундук. Когда она где-нибудь на чужбине устроит свою новую жизнь, у нее непременно будет светлый парик, в этом Ромелия поклялась себе.

Новая жизнь! Где же она начнется? В стране Парфян, где полным-полно золота, драгоценных камней и жемчуга, или, может, в Египте, где цари катаются по Нилу на чудесных кораблях? В Финикии или в Самарии? Или еще дальше, в сказочных странах, которые когда-то завоевал Александр Великий и где имеются шелк, жемчуг и редкие коренья? Мир был велик, и повсюду было место для жизни, для жизни с Клаудиусом, божественным бойцом из Капуи.

– Друзилла!

Служанка вскочила со своей скамьи и вошла в покои Ромелии. Она увидела свою госпожу со страдальческим лицом на постели.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – прошептала Ромелия.

– Велеть позвать врача? – спросила Друзилла.

– Нет-нет, я не знаю, какая у меня болезнь. Я хочу выпить глоток смешанного с водой вина. Подойди, Друзилла, выпей кубок со мной. Я не знаю, как долго я еще буду твоей госпожой, если эта ужасная болезнь унесет меня…

Она театрально закатила глаза к потолку.

– Но госпожа! – испуганно воскликнула Друзилла. – Неужели дела обстоят так плохо?

– Никто не знает, и врач тоже, только богам известно. Если они сочтут, что время пришло, мы должны принять это. Выпей кубок со мной, останься сегодня ночью перед моей комнатой на случай, если мне станет хуже, я тебя тогда позову.

– Да, госпожа, – заикаясь, произнесла Друзилла.

– Не церемонься, пей, ты всегда была хорошей служанкой, и у меня было мало причин наказывать тебя. Почему бы нам не опустошить вместе бокал вина?

– Спасибо, госпожа, – Друзилла схватила кубок и выпила его одним глотком.

Ромелия маленькими глоточками пила свое вино и наблюдала за рабыней поверх края своего бокала, потом она довольно кивнула.