Виконт особо опасен - Александр Лиманский

Лавка Чарского была одной из тех редких точек, где я чувствовал себя одновременно спокойно и настороже. Её атмосфера — смесь старых книг, трав и слабого электрического звона магических артефактов — будто впитывала время. Каждый раз, переступая порог, я ощущал, как все тревоги снаружи остаются за дверью, но новые, скрытые, поджидают внутри.

— Филипп! — воскликнул Чарский, появляясь из-за стойки. Его пенсне, как всегда, блестело идеальной чистотой, а его голос был напыщенным, но доброжелательным. — Я рад, что вы так оперативно откликнулись. Это говорит о вашем здравом уме. Хотя, возможно, это просто интуиция.

— Ваш звонок был… убедительным, — ответил я, снимая куртку и вешая его на один из старых крючков. — Что случилось?

Он чуть приподнял бровь, будто поражён моей непонятливостью.

— Случилось? О, юноша, случилось многое! — в его голосе звучала смесь беспокойства и напускного благородства. — Но давайте, садитесь. Вещь, которую вы оставили у меня, — скажу без преувеличения — уникальна. Да что там, можно даже сказать, опасна.

Чарский жестом указал на низкий стул перед стойкой, а сам уселся напротив, перетаскивая массивную шкатулку из темного дерева с золотыми узорами.

— Уникальна? — я приподнял бровь. — Вы ведь понимаете, что я рассчитывал на это, когда приносил её вам.

— Конечно, конечно! Но одно дело рассчитывать, другое — знать, с чем мы имеем дело. Вот, взгляните, — он осторожно открыл шкатулку, и передо мной предстал тот самый артефакт.

Черный, гладкий, как зеркало, с едва уловимыми символами, которые мелькали на его поверхности, стоило лишь взгляду задержаться.

— Он изменился, — пробормотал я, инстинктивно вытягивая руку.

— О, не торопитесь, молодой человек! — резко воскликнул Чарский, ловко отодвигая шкатулку в сторону. — Этот артефакт нельзя трогать без подготовки. Более того, он настроен на вас, так что… прикасаться к нему другим будет и вовсе небезопасно.

— Настроен? — нахмурился я.

— Именно. Эти древние устройства… их создатели были истинными мастерами. Они работали с энергией на уровне, который современным магам кажется легендой. Знаете ли вы, Филипп, что артефакт обладает эхо-печатью?

— Эхо-печать?

Он вздохнул, поправляя пенсне.

— Эхо-печать — это древний метод связывания магии с носителем. Фактически, это клеймо, которое позволяет устройству «узнавать» своего владельца. Но это не просто узнавание. Эхо-печать «подстраивается» под вашего магического потока, усиливая или, наоборот, подавляя его. И вот здесь-то начинаются проблемы.

— Какие проблемы? — я пристально посмотрел на него.

— Ваш артефакт может усиливать не только одну, но и несколько печатей одновременно, — сказал он, приглушив голос. — Это значит, что вы сможете получить доступ к магическим резервам, которые у вас, возможно, никогда не открылись бы. Но есть одна загвоздка.

Я не стал торопить его, зная, что Чарский не любит, когда его перебивают. Он наклонился чуть ближе и продолжил:

— Чем больше печатей вы объединяете, тем сильнее напряжение на магических потоках вашего тела. Превышение допустимого порога может привести к тому, что вы… как бы это выразиться… взорвётесь изнутри.

— Взрыв — это звучит обнадёживающе, — пробормотал я, пытаясь скрыть нарастающее напряжение. — Но как он работает?

— Ах, юноша, здесь начинается настоящая магия, — глаза Чарского блеснули. Он, похоже, наслаждался моментом. — Этот артефакт черпает силу не из воздуха, как большинство современных устройств. Нет. Он использует эхо-каналы — тончайшие магические нити, которые связывают вашу силу с силой окружающего мира. Каждая активация открывает новые слои энергии, но! — он поднял палец, словно учитель в школе, — она также ослабляет вашу защиту.

— Вы хотите сказать, что каждое использование делает меня уязвимее?

— Именно. Чем чаще вы будете его использовать, тем сильнее нарушится ваша внутренняя гармония. Представьте водопроводную трубу. Она может пропустить много воды, но если вы увеличите давление сверх меры, она просто лопнет.

— И сколько может стоить такой артефакт?

— Вы что серьезно хотите его продать? — изумленно посмотрел на меня Чарский.

— Нет, — сконфузился я. — Просто интересно было бы узнать.

— Эта вещь бесценна! — отчитал меня Чарский. — Даже я со своим опытом впервые вижу такую. Но пользоваться ей, как вы понимаете, опасно.

— Полагаю у вас есть какое-то решение? — заметив его хитрую улыбку, сказал я.

— К сожалению, нет, — сказал Чарский. — Я бы предпочел, чтобы вы его уничтожили, вместо того чтобы им воспользоваться. Но этот вариант невозможен.

Я усмехнулся, откинувшись на спинку стула.

— Уничтожить? Чтобы потом жалеть о том, что упустил возможность? Нет, Иммануил Елистратович. Этот артефакт останется у меня.

Он покачал головой, рассчитывая на такой ответа.

— Тогда действуйте на свой страх и риск, — пожал плечами он. — Но! Если у вас получится, не забудьте рассказать своему старому другу об этом. Мне чрезвычайно интересны последствия и эффекты.

Хлопнув крышкой, я взял артефакт, а затем убрал его в карман.

— Спасибо, — сказал я, вставая и кидая на стол остаток суммы, которые был должен ему за исследования.

— Что-нибудь еще? — ловко пряча в карман купюры, спросил Чарский. Даже не пересчитал их.

— Давайте еще зелий на ману, — кивнул я.

Закончив с формальностями, я направил к выходу. Чарский проводил меня взглядом, полным сомнений.

— Берегите себя, Филипп, — сказал он. — Магия — это всегда вопрос цены. И цена часто оказывается выше, чем мы готовы заплатить.

Я кивнул и вышел за дверь под звон колокольчиков. Но его слова всё ещё эхом звучали в моей голове, когда я шагал по улице. Артефакт был несомненным преимуществом в грядущих событиях, но те последствия, к которым он мог привести меня жутко напрягали.

Что ж мне не впервой.

Мясокомбинат встретил меня сыростью и удушливой пустотой. Это место давно превратилось в заброшенный монумент прошедшим временам. Стены, покрытые пятнами плесени, изъеденные ржавчиной металлические конструкции, потолок, готовый обрушиться под тяжестью старости — всё говорило о том, что сюда никто не заглядывал годами. Никто, кроме таких, как Андрей.

Шум доносился из глубины здания. Гул голосов, прерываемых раздражёнными выкриками, вперемешку с приглушёнными стонами, направлял меня, словно путеводная нить. Когда я вошёл в просторный зал, первое, что бросилось в глаза, — это единственный источник света: лампа, висящая на обвисшей цепи. Её мягкое, тусклое свечение разгоняло тьму, обнажая картину, которую я уже видел много раз.

В центре