Дети крови и костей - Томи Адейеми

– Леонэра!

Мне хочется закричать, что они ошибаются, и стоит заменить «леонэру» более подходящим словом – «трусихой» или «обманщицей». В моих глазах нет бешеного пламени, внутри не прячется дикий зверь. Это имя – ошибка, но разгоряченным вином зрителям наплевать. Им просто нужно кричать что-нибудь и кого-то восхвалять.

Когда мы приближаемся к снятой для ночлега ахэре, Тзайн уводит нас от толпы. Следуя за ним, мы входим в глинобитную хижину и, наконец, по очереди смываем с себя кровь.

Холодная вода струится по телу, и когда я пытаюсь стереть с кожи следы бойни, она краснеет, возвращая мысли к убитому мной капитану. Небо…

Было так много крови. Она сочилась сквозь его морской кафтан, влажная и липкая, впитывалась в кожаные подошвы моих туфель, запятнала края шаровар. Помню, как в последнюю минуту капитан слабеющей рукой потянулся к карману. Не знаю, что он хотел достать. Его рука безвольно упала прежде, чем он успел вытащить эту вещь.

Я закрываю глаза и сжимаю кулаки так, что ногти вонзаются в ладони, испуская глубокий судорожный вздох. Не знаю, что пугает меня сильнее: что я убила его или что смогла бы убить снова.

«Бей, Амари», – звучит в ушах слабый голос отца. Я прогоняю эти мысли, смывая с кожи остатки крови.

Солнечный камень мерцает в сумке Зели, освещая свиток и костяной кинжал. Еще вчера мне не верилось, что мы добыли два священных артефакта, а теперь в наших руках все три. До векового солнцестояния двенадцать дней – за это время мы успеем доплыть до священного острова. Зели проведет ритуал, и магия наконец вернется.

Я улыбаюсь своим мыслям, снова вспоминая поток света, хлынувший из рук Бинты, бесконечный, не погасший даже от меча отца. Красоту, которой я могла бы наслаждаться целыми днями.

Если все получится, смерть Бинты окажется не напрасной. Свет моей подруги в том или ином виде разольется по всей Орише, и тогда рана в моем сердце затянется.

– Не верится, да? – шепчет Тзайн, стоя в дверях.

– Пожалуй. – Я слегка улыбаюсь. – Я рада, что все закончилось.

– Слышал, они разорились и теперь не могут покупать у надсмотрщиков новых рабов.

– Слава небесам! – радуюсь я, но тут же вспоминаю о юных предсказателях, что погибли на арене. Хотя Зели помогла душам уйти в лучший мир, их смерть висит на мне тяжким грузом. – Баако сказал мне, что оставшиеся рабы погасят долги других предсказателей. Если повезет, они спасут сотни жизней.

Тзайн кивает, глядя на Зели, спящую в углу хижины. Искупавшись, она прилегла, зарывшись в мягкий мех Найлы, чтобы восстановиться после того представления с камнем. На этот раз при взгляде на нее я не ощущаю привычной тревоги. Когда члены команды рассказали, что я спасла ее, закончив битву, она посмотрела на меня и почти улыбнулась.

– Думаешь, твой отец знает об этом? – спрашивает Тзайн и отводит взгляд.

– Не знаю, – тихо говорю я. – Но если бы знал, не уверена, что захотел бы это остановить.

Радостное облегчение сменяется гнетущей тишиной. Тзайн тянется к свертку бинтов и морщится от боли в руке.

– Позволь помочь. – Я подхожу и снимаю окровавленную повязку с его предплечья. Он получил эту рану только потому, что я путалась под ногами.

– Спасибо, – бормочет Тзайн, когда я протягиваю бинты. Сердце ноет от чувства вины.

– Не благодари. Если бы меня не было на судне, тебя бы не ранили.

– Тогда и Зели бы не выжила.

Он смотрит на меня с обезоруживающей добротой. Я думала, он меня презирает, но он и правда благодарен.

– Амари, я подумал… – Тзайн играет с бинтом, разворачивая его, только чтобы снова свернуть. – Когда мы будем проезжать через Гомбе, ты должна пойти на сторожевой пост. Скажи им, что тебя похитили, и свали все на нас.

– Это из-за того, что случилось на корабле? – Я пытаюсь говорить ровно, но не могу скрыть обиду. Зачем он так? Всего секунду назад он благодарил меня.

– Нет! – Тзайн подходит ближе и осторожно кладет руку мне на плечо. Несмотря на всю мощь, его прикосновения удивительно деликатны. – Ты отлично держалась. Даже думать не хочу о том, что было бы, не окажись ты на борту. Но я видел твой взгляд там… И, если ты останешься, я не могу обещать, что тебе не придется убивать снова.

Я смотрю в пол, считая трещины в глине. Он предлагает мне выход.

Хочет, чтобы я вышла сухой из воды.

Я вспоминаю тот момент на корабле, когда обо всем пожалела и мечтала никогда не брать свиток. Вот избавление, о котором я молилась, которого жаждала всем сердцем.

Это может сработать…

Хотя стыд накрывает жаркой волной, я представляю, как все будет, если я соглашусь. Продуманной историей, долгими слезами и уверенной ложью я смогу убедить их всех. Если буду казаться достаточно несчастной, отец поверит, что меня похитили злые маги. Но, даже допуская эту возможность, я знаю, каким будет его ответ.

– Я остаюсь, – вздыхаю, удерживая желание сдаться глубоко внутри. – Сегодня ночью я доказала, что справлюсь.

– То, что ты умеешь драться, не значит, что тебе нужно…

– Тзайн, не указывай мне!

Его слова врезаются в уши, как тысячи игл, возвращая в клетку дворцовых стен.

Амари, выпрямись!

Не ешь это.

Сладкого тебе более чем достаточно…

Нет.

Хватит. Я жила так раньше и из-за этого потеряла лучшую подругу, но теперь покинула дворец и никогда туда не вернусь. Здесь я смогу сделать больше.

– Я принцесса, а не марионетка. Не пытайся мной управлять. Мой отец несет ответственность за все, что учинил, и мне выдался шанс все исправить.

Тзайн отстраняется и примирительно поднимает руки.

– Хорошо.

– Правда?

– Амари, ты мне нужна. Я просто хотел убедиться, что это твой выбор, ведь, забрав свиток, ты не могла предугадать, как все обернется.

– О. – Я сдерживаю улыбку. Ты мне нужна. От его слов уши начинают гореть. Тзайн действительно хочет, чтобы я осталась.

– Спасибо, – тихо говорю я и сажусь. – Я тоже хочу быть здесь. Даже несмотря на твой храп.

Тзайн улыбается, его черты становятся мягче:

– Ты и сама не тихоня, принцесса. Храпишь так, что мне и самому стоило бы давно прозвать тебя леонэрой.

– Ха. – Я прищуриваюсь и беру фляжку, молясь, чтобы он не заметил предательский румянец. – Непременно вспомню об этом, когда придет время подать тебе новый бинт.

Тзайн ухмыляется, и я выхожу из хижины. От его улыбки на душе становится легче. Холодный ночной воздух встречает меня, подобно старому другу, принося запахи огогоро и пальмового вина.

Женщина в капюшоне подбегает и расплывается в широкой улыбке: