Они не люди. Книга первая - Виктор Фламмер

заданий, а мне выговариваешь за доброе отношение к фамильяру, которого я знаю всю жизнь?

— Я ничего не говорил про доброе отношение, Василь, как раз наоборот. А, ладно. Давай ты мне лучше расскажешь, что за странная история с этой горничной? Она же до истерики боится Анонимуса. Зачем ты ее мучаешь?

— А-а… — Василь затушил папиросу, — ты всё-таки спросил. Тогда, я надеюсь, ты хоть в этот раз дослушаешь меня до конца.

— Конечно, — Аверин наклонил голову в знак того, что готов слушать.

— Как ты знаешь, бо́льшая часть моего персонала приходящая. Живут в окрестных деревнях. Естественно, почти никто не знает о сущности Анонимуса, мы стараемся при посторонних этого не афишировать. Зимой пришли две новые горничные. Девочки из соседней деревни, Колтуши, я знаю их семью, пару лет назад у них дом сгорел, весь приход им деньги собирал. А ты сам знаешь, как тут с работой. Либо арендовать землю и работать фермером, либо идти в поместья. В общем, я их взял. Старательные девочки, не ленивые. В целом послушные. Были, до поры до времени. Весной Верочка ногу сломала. Всё в порядке, если тебе интересно, уже не хромает даже. Но Анонимус вылетел к ней и на руки подхватил. Ты знаешь, как это выглядит. Не было никого — и вдруг раз, и вот он.

Это Аверин прекрасно знал. Скорость дива шестого уровня была такой, что обычный человеческий взгляд не был способен увидеть его в движении.

— Анфиса, это та горничная, одна из сестер, увидела это и всё поняла. Это я потом узнал. Пока моя дочь ходила в гипсе, эта девица баламутила мне персонал. На пару со своей сестрой. И две недели назад мне тут устроили бунт. Как ты помнишь, Анонимус всегда ел либо на кухне с остальными, либо в своей комнате. И тут все приходящие работники заявили, что больше не сядут с ним за один стол. Помнишь, я говорил тебе про бесплодие и чирьи? Так вот, это еще не весь список «бед», которые способен принести див. Я поговорил с бунтовщиками и разобрался, откуда ноги растут.

— Почему ты просто их обеих не рассчитал?

— Я их выгнал в тот же день, — Василь снова закурил, огляделся по сторонам, заметил жену и Марину и помахал им рукой: — Родная, сделай нам, пожалуйста, кофе!

Аверин проводил взглядом немедленно направившуюся в дом Марию и снова повернулся к Василю:

— И?

— А на следующий пришла их мать. Плакала, заверяла, что оттаскала дур за косы. У них еще пятеро детей.

— Просила взять обратно?

— Ну да. Я подумал и взял. Всё равно с этой забастовкой надо было что-то делать. И мы с Машей подумали и придумали посадить Анонимуса за наш стол. В качестве борьбы с суевериями. А сестрам этим пришлось прислуживать ему за обедом.

— Василь, — укоризненно проговорил Аверин, — почему ты мне не сказал?

— Не сказал? А ты слушал? — Василь подался вперед. — Ты бываешь дома раз в десять лет! И тут же начинаешь свои порядки наводить.

— Ах вот оно что, — Аверин сощурил глаза, — так ты решил двух зайцев разом убить? И горничных на место поставить, и меня заодно?

— Знаешь, — Василь напустил на себя серьезности, — если ты хочешь быть тут хозяином, так и живи тут. Если нет…

— Подожди, — перебил его Аверин, — так значит, дерзить мне ты Анонимусу приказал?

— Нет. Вот это нет. Я сам удивился. Кто знает, может, ты и прав, и он от моего великодушия берега потерял. Не ожидал от него.

Аверин хмыкнул:

— А чего ты хотел? Твои дети зовут его дядюшкой, ты сажаешь его за свой стол. Может, он решил, что он вам роднее, чем я? А?

— А может, он просто обижен на тебя? Ты, вон, даже не знал, что Любава в Академии училась! Это просто не смешно.

— Обижен? Да он меня никогда не замечал даже, о чем ты говоришь?

Василь посмотрел на брата долгим пристальным взглядом.

— Гера… вот скажи, ты что, правда, слепой? За все эти годы ты так и не понял главного…

— Прошу прощения, что перебиваю, — на пороге беседки появилась Мария с подносом.

Кофе пах восхитительно. Аверин посмотрел на Марию и улыбнулся:

— Спасибо.

— Не за что. Можете проверить, он не отравлен.

— Не обижайтесь, — Аверин посмотрел Марии прямо в глаза, — я теперь всё проверяю. Со вчерашнего вечера.

Она смутилась. Очевидно, Марина ей всё рассказала или… Но выводы делать пока рано. Он начертил над чашками знак и поднес свою к губам. Кофе был хорош. Аверин не привык пить кофе так поздно, но что делать — ему сейчас нужна ясность мыслей.

— Вот что, — проговорил он, когда Мария ушла, — давай к делу. У меня к тебе еще одна просьба.

— Конечно, — Василь отпил кофе и закурил.

— Я хочу, чтобы ты поговорил с Любавой. Она что-то знает или подозревает. Но сказать боится. Ты всё-таки ее отец. Думаю, тебе она доверяет больше, чем мне.

Василь отвернулся и долго смотрел куда-то вдаль. На его папиросе начал скапливаться пепел. Брат дернул рукой, и пепел упал на землю.

— Я знаю, — медленно проговорил он, — кого ты подозреваешь. Но я поговорю с Любавой. И обещаю: не буду ничего от тебя скрывать.

— Василь, — Аверин тронул его за плечо, — еще раз, пожалуйста, запомни. Я никого не подозреваю. Я не так работаю. Сейчас я просто собираю информацию. И та, которая есть у Любавы, для меня очень важна. Мы все не хотим знать правду. Но ее необходимо раскопать. Понимаешь?

— Да понимаю, — Василь встал, — я поговорю. С этим надо заканчивать.

Аверин остался один в беседке. Наедине с чашкой кофе у него было время подумать.

Он посидел немного, глядя на темную жидкость, потом одним глотком осушил чашку, оставив только гущу. Самое время погадать. Он улыбнулся и направился к дому. И краем глаза отметил, что Кузя, отвязавшись, наконец, от детей, шмыгнул в густые кусты смородины.

Дойдя до спальни бабушки, он осторожно приоткрыл дверь. Она спала, а Анонимус стоял у изголовья ее кровати как изваяние. Аверин жестом велел ему выйти.

Тот, поколебавшись немного, покинул комнату.

— Мне нужно поговорить с тобой, — закрыв дверь, негромко произнес Аверин. — Не волнуйся, мы не отойдем далеко, никто не войдет в эту комнату мимо тебя.

— Окно открыто, — произнес Анонимус.

— Закрой и возвращайся, — разрешил Аверин.

Див исчез. И через несколько секунд дверь слегка скрипнула, и он появился снова.

— Я слушаю, — лицо его было каменным. Кузю с зефиром он однозначно не простил.

Но переживания фамильяра интересовали Аверина