Отцеубийцы - Мария Вой

намного больше: благородство, честь, милосердие. Но жизнь при дворе и под крылом у Свортека спрятала все это слишком глубоко…

Он подождал ответа Шарки, но та промолчала.

– Сколько раз она тебя обманывала? – как бы между прочим спросил Хроуст. – Хоть раз сказала тебе правду первой, не пытаясь получить что-то взамен? Я отпустил ее не потому, что Рейнар попросил. Присутствие Морры – это всегда риск, что вино, которое ты пьешь, отравлено. Это не изменится никогда, что бы она там ни говорила.

– Да, мой гетман, – отозвалась Шарка. Раздраженный голосок внутри нее капризно добавил: «Словно с вами всеми как-то иначе!»

– Тебе грустно. Ты вспоминаешь, как она была к тебе добра. Но подумай о том, что ожидает нас впереди! Морра плакала о своей судьбе громче всех, пока люди вокруг нее калечились и умирали в настоящих битвах. Война скоро закончится, и только боги знают, скольких из нас она унесет. Может, меня. Может, Вилема…

Шарка поежилась от порыва ветра.

– До Вилема у меня, конечно, были и другие молодые воеводы. Например, Дан Рогач – он был со мной с самого дня сожжения Хойи. Такой же горячий, так же несся в битву впереди всех… Однажды его схватили и привели к Редриху. Он велел казнить Рогача на главной площади Хасгута, и казнь длилась два дня. Палачи четвертовали его, медленно вырывая руки и ноги, поддерживая в нем жизнь зельями, чтобы он мучился как можно дольше. Два дня адской непрекращающейся боли, пока жители Хасгута унижали его, плевали в него, издевались над ним…

– Мой гетман, – перебила Шарка, и Хроуст послушно умолк, заметив, как она побледнела. Но молчание долго не продлилось.

– Я знаю, – сказал он, – Морра пыталась убедить тебя, что Латерфольт тебя не любит. Но я знаю его лучше всех. Он без раздумий отдаст жизнь за тебя и Дэйна, если это потребуется. Он наступил на горло своей гордости – а Латерф очень горд! – присягнув человеку, которого ненавидит больше всего на свете, и все для того, чтобы спасти тебя от войны…

Он вновь умолк – и Шарка, проследив за его взглядом, заметила в конце улицы Латерфольта. Наверное, вначале он увидел только ее: его лицо просветлело, и он бросился к ней. Но, рассмотрев Хроуста в тени, замедлил шаг, и улыбка погасла. Хроуст поманил его рукой.

– Шарка, – несмело произнес Латерфольт, – уже поздно, пойдем спать, милая…

– Пожалуй, Шарка сегодня поспит в моем шатре.

Латерфольт недоуменно уставился на гетмана. Тот пожал плечами:

– Я слабый больной старик, Латерф, мне нужен Дар.

– Я хотел бы побыть со своей невестой, – настаивал егермейстер, подавая Шарке едва заметные знаки. «Что ты пытаешься мне сказать?» – недоумевала Шарка, не понимая, к кому ей склоняться, и вдруг вспомнила слова Морры о том, что хинн тоже догадался о крови.

Тем временем Латерфольт начал терять терпение:

– Эй, Ян, сегодня же мой чертов день рождения! Я весь день ее не видел!

В конце улицы, откуда пришел егермейстер, показалась высокая фигура в желтом плаще. Ни Хроусту, ни Латерфольту ее не было видно, но Шарка успела поймать мрачный взгляд Рейнара, прежде чем он развернулся и быстро зашагал обратно. Тревога сжала ей горло: все, кто желал ее Дара, собрались вместе, и двое из них теперь знали, как его передать.

Она погладила Латерфольта по щеке:

– Гетман прав, Латерф. Я нужна ему, ведь скоро битва. Завтра, обещаю, я весь день буду с тобой!

«К гетману, – думала она, – Рейнар, да и Латерфольт точно не подберутся». Егермейстер кусал губы, ища возражений, но так и не осмелился оспорить слово Хроуста. Шарка ушла вслед за гетманом, чувствуя взгляд Латерфольта на своей спине.

В шатре Хроуст с ней больше не говорил. Перед сном она держала пустые руки над его головой. Старик провалился в сон быстро, не успев понять, что никакого Исцеления не получил.

В ту ночь Шарка несколько раз просыпалась от кошмаров, тоскливо и с сомнением глядя на дверь. Она думала, не вернуться ли ей к Латерфольту, не броситься ли вслед за Моррой, не взять ли Дэйна и бежать, бежать, бежать, пока не поздно… Но раскаты смеха, доносившиеся с улицы, и тени за окнами, похожие на бдительных стражей, подсказывали ей: Хроуст позаботился, чтобы Шарка без его ведома не сделала ни шага.

Оставалось дождаться утра, сказать Дэйну, чтобы убирался как можно скорее, а потом рассказать Латерфольту, что Дара больше нет… Пусть решает что угодно. Если он правда ее любит, как утверждает, не случится ничего плохого.

Но исход дела решила не Шарка и даже не Хроуст.

Редрих ударил утром.

XV. Битва за лучины

Здар, Истинный Король!

– Здар, Латерф-Гессер!

Короли проезжали перед наскоро собранными рядами воинов, которые, надрывая похмельные глотки, выкрикивали приветствия. Баррикады, препятствия, ловушки, окопы и вагенбурги были приготовлены еще со дня взятия Лучин, и все же воинство Редриха, явившееся на горизонте, застало всех врасплох.

– Какой же уебок! – прошипел обычно сдержанный Петлич. – Он попрал законы богов! Только последняя свинья нападает на врага во время праздника!

– У этой войны больше нет правил, Иржи, – отозвался Хроуст. – Но он сам пожалеет о том, что их отменил. Он ответит за это нам, а не богам, так, как ему даже в кошмарах не снилось…

В нем бушевала ярость. Известие о приближении вражеской армии принесли рано утром, и Хроуст, проснувшись, обнаружил, что почти ослеп. О случившемся не сказали даже Латерфольту. Теперь Кирш – единственный посвященный в тайну, кроме Шарки, – безостановочно описывал Хроусту каждое движение армий, пока не прикрытый повязкой мутный глаз слепо вращался в глазнице.

Конечно, все утро, пока позволяла ситуация, Шарка держала руки над его лицом, но в ладонях больше не осталось синего пламени, а гетман этого не видел. «Что я наделала?» – думала она, всматриваясь в серую полосу на горизонте – огромное воинство, куда больше, чем тогда у Унберка. Как же они одолеют эту армию без Дара, без зрения Хроуста, с солдатами, которые еще ночью с трудом держались на ногах?

Рейнар и Латерфольт приблизились к Хроусту. Гетман еще мог различать силуэты, но Киршу приходилось подсказыватьт, кто именно перед ним. Глядя куда-то за спину Рейнара, Хроуст сказал:

– Пришло твое время, мой король. Призови своих людей и возьми то, что тебе причитается. До осени ты воссядешь на свой законный трон!

– Да, гетман. Мы послали гонцов Митровицам, – отозвался Рейнар. – Редриху сегодня придет конец.

Облаченный в доспех, невозмутимый, он держался в седле твердо и прямо. Латерфольт, напротив, выглядел угрюмым и тревожным. Сложно было понять по его лицу, о чем он думает, криво сидя в седле, словно пытаясь закрыться от блистающего в славе Рейнара. Когда тот ускакал прочь, Латерфольт подъехал к Шарке. Кирш усиленно что-то шептал Хроусту на ухо, внимательно наблюдая за каждым движением егермейстера, поэтому Латерфольт склонился к ней как можно ближе и прошептал:

– Умоляю, оставайся здесь, что бы ни случилось!

Она кивнула, ожидая, что он спросит о Даре, но Латерфольт молчал, прижавшись щекой к ее щеке. Неужели она просто выдумала, что он хотел забрать Дар себе? Этот страх в нее заронили слова Морры… Даже в минуту разлуки и печали Морра не изменила себе.

Не получив ответа, Латерфольт снова произнес:

– Обещай мне, любимая. Прошу. Обещаешь?

– Обещаю.

Получалось, что она снова, уже в который раз, оттолкнула своего защитника, купившись на чужую ложь… Мука перекосила лицо Шарки, и она отчаянно прижалась к Латерфольту, борясь с отзвуками вчерашних