Целитель - Эйке Шнайдер

Ярость несла его вперед, ярость крушила кости и вспарывала животы. Ярость собирала плетение — то самое плетение, убивавшее все живое, превращавшее людей в иссохшие мумии, от которых с визгом шарахнулись оказавшиеся рядом. Чутье ловило камни, в момент опасности дернуло за плечо Нел — болт самострела просвистел в дюйме от ее уха, — перешагивало через упавших, не давая споткнуться.

Они прошли сквозь тварь, как проходит сквозь масло раскаленный нож. И все же едва не опоздали.

Трактир пылал, а в дюжине шагов от охваченной пламенем двери — словно огонь вовсе не обжигал ее — стояла Рагна, держа в руках меч. Тварь кинулась на нее, завывая — и отлетела назад, оставив у ног два тела. Девушка закашлялась, сплюнула кровь. Увернулась от вылетевшего камня, взмахнула мечом, качнувшись навстречу толпе — еще одно тело с воем покатилось по земле. С крыши сорвался горящий кусок, рухнул на тварь, заставив с криком прыснуть в стороны. Рагна закашлялась. Не успела уклониться от болта, влетевшего ей в плечо. Выплюнув кровь, девушка перехватила оружие левой рукой. Снова взвыла толпа — и опять отпрянула, оставляя на земле иссохшие тела.

В другое время Альмод бы рассмеялся — все-таки это не он подозрительный тип! Чистильщики и правда не оставили без внимания происходящее в городе. Но сейчас некогда было торжествовать, как и раздумывать, почему он не знает Рагну, где оставшиеся трое, и что орден сделает с ним самим.

Не было времени ни на что — только смотреть, как Нел подхватывает оседающую девушку за талию, как Рагна закидывает ей руку на шею, и снова рубить, и жечь, и расшвыривать, и оставлять посреди толпы высохшие трупы. А потом бежать, бежать со всех ног, волоча Рагну, все тяжелее переставляющую ноги.

Он пришел в себя в лесу, Рагна лежала, скрючившись на боку и прижав руки к боку, между пальцами струйками текла кровь — второй болт пробил ей печень, по счастью, не задев крупных сосудов. Нел выплетала что-то, останавливая ей кровь. А совсем недалеко выла тварь. Все та же, многорукая, многоногая, многоголосая.

Альмод огляделся. Приподнял огромную еловую лапу, свисавшую до земли.

— Сюда, быстро.

Девушки, скрючившись и обнявшись, там поместятся, и снаружи их видно не будет. Для него места не хватит, но это и неважно.

— Я их уведу.

Нел вскинулась было, но Альмод покачал головой. Стер рукавом кровь со ссадины на ее щеке.

— Я вернусь за тобой. Обещаю.

Если будет жив. Но об этом не стоило говорить сейчас.

Она кивнула, затащила Рагну под елку, юркнула следом сама. Альмод плетением сломал молодую березу, прикрыв и еловую лапу, и кровь на том месте, где только что лежала Рагна.

И пошел навстречу толпе.

Год назад, поняв, что задержится в Мирном, Альмод исходил ближайшие окрестности города — на случай, если придется вдруг уносить ноги так быстро, что выплести проход не хватит времени. Приметил болотце, что пересыхало в летнюю жару и заполнялось талой водой по весне. Овражек, по дну которого тек ручей, ледяной в любое время года из-за родников, что его подпитывали. Непролазный малинник, вдобавок заросший крапивой. Горельник, который все местные обходили стороной, чтобы не скакать по поваленным стволам, рискуя переломать ноги.

Он успел изучить эти места. Далеко не так хорошо, как когда-то знал окрестности отцовского замка — те Альмод успевал излазить вдоль и поперек даже за короткое время летних вакаций. И, наверное, не так досконально, как местные лесорубы и охотники. Но достаточно хорошо, чтобы уйти от погони, если та явится по его душу. Или увести погоню за собой. Что он и собирался сделать сейчас. Если сил хватит.

Впрочем, он обещал Нел за ней вернуться. А обещания нужно выполнять.

Толпа истаяла. Самые умные, или самые трусливые, или самые слабые давно отстали, вернувшись в город. Радоваться, что удалось спастись от злокозненного целителя. Но дюжины две — самых упрямых, или самых злых, а, может, самых глупых мялись на опушке леса, словно опасаясь, что из-за деревьев выскочит неведомое чудовище. Альмод не стал их разочаровывать. Неторопливо вышел в просвет между деревьями, запалил на ладони огонь — а то вдруг не узнают? — швырнул в ближайшего. Рассмеялся резко и зло, когда по траве покатился живой — пока еще живой — факел. Хотели отплатить целителю за все, что тот сделал? Что ж, платите.

Еще один отделился от остальных и бросился к городу. Надо же, как мало надо человеку, чтобы резко поумнеть. Альмод снова рассмеялся, плетением отшвырнул двух кряжистых мужиков на рядом стоящих и потрусил вдоль деревьев. Жалко, до ближайших крепких стволов далековато, размазать бы, чтобы пустые черепушки треснули. Но, глядишь, и так друг другу ребра помнут. Альмод исчез за кустами, а пустые взвыли и кинулись следом. Подождал, пока его снова не увидят, прибавил шагу. Поиграем.

Он появлялся, злил пустых, чтобы они снова бросались в погоню — и опять исчезал среди деревьев. Подчинял разум, заставляя кого-то из них с воем броситься в сторону, в погоню за мороком. Убивал, если представлялась возможность.

Преследователей оставалось все меньше. Но шли они за ним с упорством хорошо обученной гончей и, похоже, умели читать следы. Он полностью истощил способность плести. Они порасстреляли арбалетные болты, по счастью, лишь один чиркнул по руке, и Альмоду хватило небольшой передышки, чтобы затянуть рану. Но он был чистильщиком, а они — пустыми, крепкими и выносливыми, но всего лишь людьми, и когда темнота накрыла лес, преследователи все же отстали.

Альмод опустился на землю. Он совершенно потерял представление, где находится, одежда промокла от пота, все тело ныло. Но он был жив, а многие из тех, кто за ним гнался — нет. Что ж, он расплатился с Мирным за все — сполна.

Он прислонился спиной к сосновому стволу. Сюда не достигал свет и темень была непроглядная. Коснулся пальцами манжета рубахи — там, где осталась кровь Нел. Отчаянным усилием потянулся к нитям. Жива. Значит, все хорошо. У него есть нож и меч, когда отдохнет — вернется и дар. И хотя становилось все прохладней — а, может, это просто ветерок обдувал разгоряченное, вспотевшее тело — ночи стояли слишком теплые для поздней весны, и надо было сильно постараться, чтобы при таком раскладе не дожить до утра.

Свет луны почти не проникал сквозь густые ветки, но когда глаза привыкли к темноте, его оказалось достаточно, чтобы нарубить ножом лапника и не лежать на земле. За годы у чистильщиков, исходив лиги и лиги по редкостной глуши, Альмод научился спать чутко, так, что и мышь услышит. Еще бы комары не заедали…

Он подождал, пока начали восстанавливаться силы плести, зажег светлячок — не тот яркий, при котором читали посреди ночи, а едва заметный, что шагах в двадцати можно было перепутать с гнилушкой. Наломал сухостоя, тем же ножом выкопал яму, в которой развел костер. Придвинул лапник поближе к дыму. Вот теперь можно было преспокойно спать до утра.

Где-то неподалеку заквакали лягушки, прошуршала в траве мышь. Заснуть не получалось — Альмод то проваливался в сон, то снова просыпался, злясь на себя. Какое ему дело до того, что Астрид, как и предыдущий Первый, промышляли контрабандой? Да, самому Альмоду было более чем достаточно жалования. Им оказалось мало — их дело. Никого они не убили ради этих денег… А тот, кто убил, расплатился сполна. Разве что умер чересчур быстро, совсем не так как те, что по его милости горели заживо или долго умирали от ожогов. Но, тем не менее, зло наказано, справедливость восторжествовала, так?