Анатомия Луны - Светлана Кузнецова

Но всего этого нам не увидеть. Нам, возможно, теперь и до апреля не дожить. Ведь сучий китайский героин на русских улицах – это смертный приговор Африканцу. В эту минуту я готова пойти за ним хоть на дно Индийского океана.

Он мог бы забыть дорогу в чертов квартал – рвануть в свои Гималаи или на берег Аравийского моря. Но он вернется вечером. И вечером они его убьют – те, что под окнами, с обрезами. Господь снова жестко прокатил нас. На хрен мы придумали математику, чтобы объяснить ею мир? Он, марсианская гнида, никогда не мыслил математическими категориями, и мир по-прежнему необъясним. На хрен мы со времен ацтеков одурманивали себя марихуаной? Вселенная по-прежнему полна черных дыр. Черные дыры – сгустки темной тоски.

Вот сейчас я в последний раз полью Федькины кусты. Они совсем разрослись. Во всех четырех комнатах – метровые стебли и разлапистые листья, тропический лес лохматых, смолистых, пахучих, тяжелых соцветий. Прощайте, грустные мои пятилистники, дарующие откровения. Я смотрю на ржавый чайник у ножки стола, на патроны в этом чайнике. Теперь нам уже не помогут ни эти его патроны, ни моя опасная бритва. Мы спасемся, только если на господа найдет умопомрачение. Но боженька спокойно скручивает свой косяк из марсианской конопли. Сегодня он крайне расчетлив. Он мстит мне за Гробина, мудака моего возлюбленного.

Я шнурую ботинки, сую за пазуху конверт со своей индульгенцией, завязываю в серую шаль свернутый рулоном грунтованный холст, несколько кистей, тубы с краской, беру пальто и выхожу в мартовскую метель.

Но русские ублюдки не дают мне дойти и до Канаткина моста.

– Где Федька, Ло? – кричат они мне.

Рваное пламя костра в мусором баке. Припорошенные метелью бороды. Кожаные регланы. Армейские ботинки. Обрезы. Они поджидают пикап Африканца. Нет, мне не попасть на Говенскую сторону, не предупредить его. Сегодня мне не провести господа. Но тогда какого черта? Разве мне есть что терять? Я кидаю в снег свой узел и грожу этим бородатым харям:

– Ублюдки! Какие же вы все ублюдки! Вы тут всемером ждете одного… А ты, Рубанок… ты хуже всех!

– Скажи по-хорошему, где Федька, ей-богу… – хмуро отвечают они.

– Вы, подонки, вдруг вспомнили бога? Поздно. Бог курит коноплю на Марсе, вы не в курсе? Ему на вас срать. Чтоб Федька Африканец продался узкоглазым и толкал их героин? Вы в своем уме? Да у вашего Зайки началась старческая деменция. Вы собираетесь кончить своего ни за что.

– Никто его не будет кончать. Мы во всем разберемся, – угрюмо говорит Рубанок, не глядя мне в глаза.

– Так пойдем и разберемся! – толкаю я его. – Я знаю, кто на самом деле сбывал героин. Это Мэй. Она теперь в Китайском районе. И я ее найду и заставлю признаться.

Они усмехаются в бороды. Ищи ветра в поле – китаянку в Китайском районе.

– Да ну и пошли вы, ублюдки! – плюю я под ноги этим подонкам. Они лишь смеются. А я хватаю свой узел и решительно направляюсь прочь от пирсов. До Канала путь неблизкий. Через метель дойду часа за полтора.

– Эй, Ло, куда ты? Китайцы в борделе заставят ноги раздвигать! – кричат, посмеиваясь, они мне вслед. А я показываю им, трусам и предателям, средний палец и иду дальше.

Я знаю, в их сердцах пятидесятиметровый памятник Зайке. Мне этот памятник не снести, даже не пошатнуть.

Через четверть часа у сквера Фукса меня нагоняет их огромный черный джип. Мне сигналят.

– Садись, Ло! Поедем в Китайский район, поищем ветра в поле.

Я не знаю, чем тронула их непрошибаемые сердца. Но чем-то, черт возьми, тронула. Семеро русских ублюдков и одна рыжая сука подхватили вирус безумия. Зафиксируй, боженька, для истории наши особо сумасшедшие шаги. Ведь мы едем в Китайский район. Хрен его знает зачем – вышибить мозги парочке узкоглазых, а потом превратиться в фарш под их топорами для разделки мяса?

На Литейщиков я дергаю Рубанка за рукав: «Притормози». В подворотне, устроившись на картонке, смолит бычок Тулуз Лотрек. Он бледен – еще не вполне восстановился после дозы крысиного яда. Я выскакиваю к нему.

– Где Мэй, знаешь?

Лотрек кашляет и отмахивается: ничего не знаю, забыл даже, как звать меня.

– Грузите его в багажник, ребята, – распоряжается Рубанок. – Там разберемся. Если что, продадим китайцам в рабство.

Лотрека, остервенело ругающегося и сучащего обрубками под грязным полиэтиленом, запихивают в багажник джипа.

Сразу за Воздвиженским собором – Канал. Мы проезжаем через мост и оказываемся на той стороне, в трущобах хутуна.

Хутун – это преисподняя, вся в красных фонарях. Вроде бы та же метель, те же улицы, но только мир вывернут наизнанку. Мясо бурых кирпичей. В узких переулках пахнет мочой. Стихийные рыночки, лотки с яблоками, картонные коробки с гнилью под снежной крупой. Стайки китайцев в ватниках курят, плюются и торгуются у лотков. За джипом бегут узкоглазые мальчишки и громко кричат. Из подворотни швыряют яйцо. Оно растекается соплями по ветровому стеклу. «Китайцы, едреть их, потеряли яйцы», – ржут ублюдки. Рубанок включает дворники и, спокойный, как слон, едет дальше.

Лотрек копошится и пытается закурить в багажнике, чиркает неработающей зажигалкой.

– Прожжешь обшивку, я из твоей кожи коврик сделаю, – предупреждает его Рубанок. Лотрек оставляет попытки, убирает бычок за пазуху.

На тротуарах, у борделей, у вонючих забегаловок сидят узкоглазые в черных шляпах и ватниках. Через приспущенные стекла джипа мы спрашиваем у них про Мэй. Они лишь презрительно улыбаются и делают вид, что не понимают нас.

В безвыходной ситуации русские пьют. Вот и Рубанок достает из бардачка бутылку водки, прикладывается к горлышку. Бутылка идет по кругу, глоток достается и мне, и даже Лотреку в багажнике. Водка делает свое дело – у ублюдков отчаянно блестят глаза.

Джип останавливается у Прачечной. Семеро бородатых берут обрезы и врываются в едальню, распугав стайку узкоглазых женщин и стариков. Колченогий Лотрек, раскачиваясь маятником, поспешает за ними – сегодня он единственный русский калека в Китайском районе, и ему лучше не отрываться от семерых бородатых с обрезами. Они хоть и ублюдки, но свои – гораздо меньшее зло, чем узкоглазые с топорами.

– Знаешь Мэй? Где она? – Рубанок берет первого попавшегося китайца за шиворот и утюжит лицом об стол.

– Подожди, не так… – Я чувствую жуткую неправильность во всем этом. Отталкиваю Рубанка. Ласково задаю китайцу с разбитым лицом тот же вопрос: где Мэй? Китаец показывает мне язык.

Рубанок хватает его снова – и со всей дури лбом об стол. Сплевывает:

– Все так, Ло!

– Ну, еще кто хочет по морде? – кричат ублюдки.

Никто не хочет. Все испуганно молчат. Тогда, в этом гробовом молчании, я показываю пальцем на Лотрека и говорю:

– Он муж той, которую мы ищем. И сейчас мы запрем тут двери и каждому из вас по очереди будем рубить пальцы, как он – своей жене.