Таинственный Леонардо - Константино д'Орацио

на котором каждый природный элемент был под контролем, Леонардо отдает себе отчет в том, что природа может высвобождать силы, которым невозможно противостоять.

Леонардо да Винчи. Потоп. Около 1511 года. Черный карандаш на бумаге, 16×20 см, Королевская библиотека, Виндзор

На знаменитом рисунке появляется старик, возможно, это он сам, встревоженно наблюдающий за подъемом воды в реке. После того, как он испробовал все способы, чтобы постичь законы, управляющие природными феноменами, понять жизнь растений и других организмов, художник пришел к заключению, что больше нет никакого смысла думать о том, чтобы контролировать природу. В старости ему открылась вся бренность человеческого существования в сравнении со вселенной и природными силами; не признаваясь в этом открыто, он даже усомнился в центральном положении человека в универсуме. Том самом, которое он утверждал в своем «Витрувианском человеке».

Его «потопы» отличаются необычайным очарованием смерти, они засасывают наблюдателя в самый центр закручивающейся вихрем воронки: однажды поддавшись обаянию неистовствующей стихии, уже невозможно вернуться обратно. Да Винчи разрывался между смирением и покорностью, с одной стороны, и осознанием того, что он участвовал в грандиозной битве, в которой потерпел поражение, с другой.

Послание для всех

23 апреля 1519 года Леонардо пригласил в Кло-Люсе королевского нотариуса Гийома Боро, чтобы продиктовать ему завещание. В этом тексте содержались все детали, касавшиеся похорон и управления его наследством. Художник не оставил ничего на волю случая даже в такой трудный момент.

После нескольких приличествовавших случаю выражений, в которых он вручал свою душу Всевышнему, Богоматери, святому Михаилу и всем святым и ангелам в раю, он отдал подробнейшие распоряжения, касавшиеся его похорон. Его следовало похоронить в Амбуазе, в церкви Сен-Флорантен. Похоронный кортеж должен был возглавить настоятель церкви с викариями и капелланом. Гроб должны были сопровождать шестьдесят бедняков с факелами в руках, и каждому из них следовало заплатить по 70 туринских сольдо. После окончания церемонии должны быть отслужены три большие мессы с диаконом и иподиаконом и тридцать месс позднее, в соответствии с григорианским ритуалом. Каждая церковь, принимающая участие в церемонии, получит по десять фунтов воска в больших свечах. Леонардо не заботился о расходах: он выступил распорядителем даже на собственных похоронах.

Что касается наследников, то Франческо Мельци получал его книги и рукописи, с обязательством завершить большую книгу о живописи, над которой художник работал около тридцати лет. Ему также отходили инструменты, наброски и все рисунки. Он стал истинным наследником трудов да Винчи; к сожалению, он довольно легкомысленно распорядился этим наследием. Салаино, покинувшему его в последние годы жизни, отходила половина миланских виноградников, которыми он и так распоряжался, как своей собственностью.

Художник ничего не упустил. Обстановка замка доставалась дворецкому Батисте, в то время как Матюрина должна была довольствоваться черным платьем на меховой подкладке. Как ни странно, но он не забыл даже сводных братьев: несмотря на боль, которую они ему причинили, доведя дело до суда, он завещал им весь свой вклад при больнице Санта-Мария-Нуова. Целых 400 скудо, плюс накопленные проценты. Это служило знаком примирения с ними после безобразного судебного процесса, связанного с наследием дяди Франческо.

На исходе дней Леонардо проявил великодушие. Теперь он мог спокойно проститься, зная, что ничего не оставил на волю случая.

Тайна останков Леонардо

Как многим гениям прошлого, Леонардо также не суждено было мирно покоиться в своей могиле. Прежде всего потому, что часовня, где он его похоронили, была разрушена в 1807 году вместе с церковью Сен-Флорантен. Затем его останки оказались вовлечены в весьма загадочную одиссею. Они были обнаружены только в 1874 году благодаря раскопкам и перенесены в часовню Сен-Юбер в замке Амбуаз. Сегодня, однако, следы их утеряны. Кажется, во время нацистской оккупации дворецкий Энрика Орлеанского, последнего наследника королевской семьи, изъял их из часовни, чтобы спрятать перед наступлением немецких войск. Ходили слухи, что Гитлер хотел преподнести их в дар Муссолини в знак признательности за его верность. По меньшей мере в течение пяти лет останки Леонардо продолжали находиться в чемодане под кроватью у дворецкого, который охранял их как бесценное сокровище. В конце Второй мировой войны Энрик вернулся из изгнания и узнал обо всем. Говорят, что аристократ решил тогда захоронить кости Леонардо в королевском парке Амбуаза, в неизвестном до сих пор месте, где художник «мог бы навечно упокоиться с миром». Пока никто не получил разрешения провести раскопки на земле, принадлежащей замку, несмотря на то что многие пытались это сделать. Дух Леонардо витает в саду, его кости до сих пор находятся там, под землей, но никто не знает, где именно. Надежда умирает последней.

То, что осталось

Леонардо многим вскружил голову своей красотой, он был гордым и волевым молодым человеком, великим соблазнителем герцогов и маркизов, главой великолепной мастерской и, может быть, даже шпионом. Человек с тысячей лиц. Тем не менее история донесла до нас образ старика с нахмуренными бровями, плешивой макушкой и длинными волосами на висках, спускающимися на грудь и сливающимися с бородой. Таким он выглядит на автопортрете (см. иллюстрацию 28 на вкладке), который он нарисовал, сидя напротив трех зеркал: единственный способ получить желаемый ракурс. Он не прятался за идеальной внешностью, нарисовал все морщины вокруг глаз, глубокие, как у мудреца, много повидавшего на своем веку. Уголки рта опущены, обвисшие щеки, густые брови – на этом портрете художник вовсе не выглядит гордецом. Он производит впечатление смирившегося и серьезного человека, лишенного иллюзий. В последние годы, проведенные в Риме и затем во Франции, у него уже оставалось очень мало энергии, поддерживавшей его на протяжении всей жизни. Размышления пришли на смену деятельности, писание занимало его сильнее, чем живопись. Его слова и его образы стали единым целым: их уже невозможно было разделить, поскольку они питали друг друга, пронизывали друг друга.

Размышления пришли на смену деятельности, писание занимало его сильнее, чем живопись.

Его карьера, начавшаяся под знаком равновесия и пропорциональности, завершилась в водовороте образов и мыслей, оставивших больше вопросов, чем ответов. Все попытки привести в порядок его тексты не увенчались успехом. Оставив бумаги учителя на чердаке виллы в Ваприо д'Адда, Мельци будет уверять, что он разделил их: некоторые уступил поклонникам, пообещавшим сохранить их, а остальные, возможно, продал. Идеи да Винчи начали, таким образом, рассеиваться на все четыре стороны, от коллекции к коллекции, от города к городу. Его мысли распространились по всей планете, они оказались настолько