Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Когда британцы, проживающие над желтыми водамиТибра, узнали, что их выдающийся соотечественник мистер Спарклер стал одним изправителей Министерства Волокиты, это взволновало их не больше, чем любоедругое событие — происшествие или несчастный случай, — упомянутое на страницаханглийских газет. Одни смеялись; другие в виде оправдания ссылались на то, чтопост, о котором идет речь, — чистейшая синекура и любой дурак, умеющийподписать свое имя, для него сгодится; третьи с важностью политических оракуловизрекали, что Децимус укрепляет свои позиции, и правильно делает; в концеконцов для того и существуют в ведомстве Децимуса различные посты, чтобы,раздавая их, Децимус укреплял свои позиции. Нашлось несколько желчныхбританцев, не пожелавших признать это положение, но возражали они только насловах — на деле же выказали полнейшее безразличие, считая, что это их некасается, а касается каких-то других британцев, неизвестно где обретающихся. Даи в самой Англии целые сутки не умолкали голоса, с апломбом доказывающие, чтоэти невидимые и безыменные британцы «не должны молчать», а если онипредпочитают покорно мириться с подобным безобразием, то так им и надо. Но чтоэто за непутевые британцы, и где они, горемыки, прячутся, и по какой причинепрячутся, и почему так упорно не желают отстаивать свои интересы, заставляятакое множество соотечественников сокрушаться и возмущаться по этому поводу —оставалось совершенно неясным как над желтыми водами Тибра, так и над чернымиводами Темзы.

Миссис Мердл распространяла новость ипринимала поздравления с небрежно томным видом, оттенявшим значительностьсобытия подобно тому, как оправа оттеняет игру бриллианта. Да, говорила она,Эдмунд принял назначение. Он его принял потому, что так пожелал мистер Мердл.Хотелось бы думать, что служба понравится Эдмунду, а впрочем, трудно сказать.Придется большую часть года проводить в городе, а Эдмунд любит деревню. Но какбы там ни было, это — положение, и притом недурное. Разумеется, тут имелись ввиду прежде всего заслуги мистера Мердла, но это не плохо для Эдмунда, еслислужба ему понравится. Все-таки он будет при деле, и будет получать за этоденьги. А время покажет, подходит ли ему министерство больше, чем армия.

Так Бюст изощрялся в давно изученномискусстве: притворным равнодушием к предмету подогревать общий интерес к нему.А тем временем обойденный Децимусом Генри Гоуэн ездил из дома в дом от Портадель Пополо до Альбано и уверял всех своих многочисленных знакомых почти (хотьи не совсем) со слезами на глазах, что Спарклер — самый безобидный, самыйпростодушный и, в общем, самый славный осел, когда-либо пасшийся наобщественном выгоне; и что он (Гоуэн) так рад назначению его (осла) на высокийпост, что разве только собственному назначению мог бы радоваться больше.Спарклер просто создан для этого поста. Ничего не делать он сумеет; получатьсолидное жалованье — тем более. Словом, это отличный выбор, верный, разумный,превосходный во всех отношениях; он (Гоуэн) даже почти не в обиде, что знатнаяродня забыла про него — пусть! зато этот милый осленок, которого он искреннелюбит, пристроен в уютное стойло. Великодушие мистера Гоуэна этим неограничилось. Он никогда не упускал удобного случая привлечь к мистеруСпарклеру внимание общества; правда, по большей части это оказывалось не к пользеупомянутого молодого джентльмена, выглядевшего перед всеми дурак дураком — но вдобрых намерениях его друга сомневаться не приходилось.

Если у кого-нибудь и возникали такие сомнения,то лишь у предмета нежных чувств мистера Спарклера. Мисс Фанни находиласьтеперь в довольно затруднительном положении; чувства мистера Спарклера ни длякого не составляли секрета, а она, хоть и жестоко терзала его своими капризами,все же не отвергала его бесповоротно. Имена их достаточно часто упоминалисьрядом, чтобы мисс Фанни могла счесть себя задетой, когда мистер Спарклер ужвовсе становился посмешищем для людей; а потому она иной раз выручала своегонезадачливого поклонника, давая отпор Гоуэну с бойкостью, которой в ней былохоть отбавляй. Но в то же время она стыдилась его, не знала, гнать ли его, илипоощрять, сознавала, что дело с каждым днем все больше запутывается, и мучиласьподозрением, что миссис Мердл, видя все это, втайне торжествует. При такомсмятении чувств и мыслей не удивительно, что после одного музыкального вечера умиссис Мердл мисс Фанни вернулась домой крайне взволнованная, уселась затуалетный столик в тщетных попытках расплакаться и, сердито оттолкнув сестру,старавшуюся ее успокоить, объявила, что всех ненавидит и хотела бы умереть.

— Фанни, милочка, что случилось? Прошу тебя,расскажи мне.

— Ах ты крот несчастный! — воскликнула Фанни.— Ведь не будь ты слепа, как крот, ты бы не спрашивала, что случилось! Не знаю,зачем тебе глаза, когда ты ничего не видишь, что вокруг тебя делается!

— Что-нибудь с мистером Спарклером, милочка?

— С ми-сте-ром Спарк-ле-ром! — повторила Фапнитоном величайшего презрения, словно во всей солнечной системе не было предметаболее далекого от ее мыслей. — Нет-с, мисс Летучая Мышка, не угадали!

Но, разбранив сестру, она тут же пожалела обэтом и, всхлипывая, принялась твердить, что она сама знает, какая она злая игадкая, но что же делать, если ее до этого довели.

— Уж не больна ли ты, милая Фанни?

— Вздор и чепуха! — отрезала строптиваядевица, снова рассердившись. — Я так же здорова, как и ты. А то и здоровей, нев обиду тебе будь сказано.

Бедная Крошка Доррит, видя, что любые ееласковые увещания только подливают масла в огонь, сочла за благо умолкнуть.Сначала Фанни и этим была недовольна: плохо иметь сестру, которая докучает тебевопросами, пожаловалась она зеркалу на туалетном столике, но еще хуже иметьсестру, от которой слова не услышишь. Она, Фанни, отлично знает, что ей подчаструдно совладать со своим характером, что она временами становится совершеннонесносной; и когда она становится совершенно несносной, лучше всего так прямоей и сказать; но поскольку бог наградил ее сестрой-молчальницей, то ей никогдатак не говорят, вот и выходит, что ее попросту подбивают, даже вынуждают бытьнесносной. Кроме того (сердито заметила она зеркалу), ей вовсе не нужно, чтобыее прощали. Это даже не к лицу старшей сестре, постоянно просить прощения умладшей! Так вот подите же — хочет она того или нет, а ее все время коварноставят в такое положение, что она должна это делать. В конце концов Фанниразразилась бурными рыданиями, а когда сестра стала утешать ее, объявила: —Эми, ты ангел!

— Одно только я тебе скажу, моя душенька, —заметила Фанни, когда ласки и уговоры сестры возымели свое действие. — Такдальше продолжаться не может, должен быть какой-то конец, в ту или инуюсторону.

Ввиду того, что это заявление, хотя и весьмакатегорическое, страдало некоторой расплывчатостью, Крошка Доррит предложила: