Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Я не разочаровался в своих ожиданиях. Мои отношения с коллегами по совету установились и сохранялись удовлетворительными, доверительными и дружелюбными. Это происходило не только из-за их честности, но также из-за того, что каждый из них профессионально соответствовал участку своей работы, а их профессионализм подвергся в последующие годы жестоким испытаниям.

Первая встреча с сорока членами центральной комиссии прошла несколько более непринужденно. Согласно уставу, совет директоров Имперского банка был обязан ежемесячно созывать сессию центральной комиссии. Я не вспомнил об этом правиле, пока утром 30 января мой личный помощник не привлек моего внимания к тому, что в этом месяце так и не собиралась предписанная уставом сессия.

— В таком случае займитесь этим делом и созовите ежемесячную встречу завтра, 31 января. Оповестите о ней телеграммами зарубежных членов комиссии.

На следующее утро члены центральной комиссии собрались в большом Зале императоров Имперского банка, названном так потому, что его стены украшали портреты трех императоров в полный рост — Вильгельма I, Фридриха III и Вильгельма II. Зал был так спланирован, что для приемов он имел проход в соседнюю резиденцию президента. Во время одного вечернего приема я прохаживался по Залу императоров с супругой президента Эберта. Она с несколько удивленным выражением лица посмотрела на картины и сказала с улыбкой столь же очаровательной, сколь многозначительной:

— Вы еще храните здесь портреты императоров!

— Конечно! В обязанности республики не входит стирать со страниц истории память о прошлом Германии. Но если вы будете так любезны, чтобы оглянуться вокруг, то увидите бронзовый бюст своего супруга в другом конце зала.

Именно в этом Зале императоров и собрались члены центральной комиссии. Кивнув нескольким знакомым, я сел в свое кресло и предложил всем тоже садиться.

— Господа, — начал я, — имею честь приветствовать вас здесь как новый председатель банка. Конечно, мне известно, что за некоторыми исключениями вы все проголосовали против моего назначения. Это сослужило мне хорошую службу во время моего визита в Лондон в начале месяца, поскольку помогло другим странам признать, что экономическая политика, проводившаяся до сих пор Имперским банком, претерпевает радикальные изменения. У вас будет возможность сформировать собственное мнение об этой политике в течение последующих нескольких недель и месяцев. Сегодня на этом собрание можно закрыть, если у вас не найдется еще что-нибудь сказать.

Три члена комиссии, которые проголосовали за меня, удовлетворенно улыбнулись, когда один из моих главных оппонентов, хорошо известный берлинский банкир, попросил разрешение говорить и от имени всех присутствовавших принес мне извинения, а также заверил в их лояльности. Я с благодарностью принял его заявление и закрыл заседание.

В 8 часов накануне Нового, 1923 года мой поезд прибыл на вокзал в Ливерпуле. Я договорился с господином Дюфур-Феронсом, советником посольства Германии, что он встретит меня на вокзале и проводит в отель. Перед нашим отбытием моя секретарша спросила, нет ли у меня для нее другого задания. Я сказал шутливо:

— Загляните в том Брокгауса (энциклопедия) на букву «Б» — там что-то написано о Банке Англии.

Фрейлейн Штеффек восприняла шутливое замечание всерьез и, когда мы прибыли в лондонский отель, передала мне том Брокгауса. Ей пришлось везти его назад в Германию непрочитанным!

Дюфур ожидал меня на вокзале, как и договорились. Я был немало удивлен, увидев рядом с ним высокого мужчину с заостренной седой бородкой и пытливыми, проницательными глазами. Он представился Монтегю Норманом, управляющим Банком Англии. Крепко пожав мою руку, он сказал по-английски:

— Сердечно рад видеть вас, искренне приветствую ваш приезд. Мне особенно приятно, что вы откликнулись на мое приглашение так быстро. Пришел встретить вас, но долго не задержу, поскольку вы, должно быть, утомились с дороги. Приходите ко мне, если хотите, в Банк Англии завтра в одиннадцать часов.

— Но, господин управляющий, завтра Новый год, вы, конечно, не пойдете в банк?

— Не имеет значения. Хочу поговорить с вами как можно раньше и жду вас в одиннадцать часов. Надеюсь, мы найдем общий язык.

Дюфур провожал меня до отеля. Я не скрывал своего большого удовлетворения тем, что мой английский коллега потрудился встретить меня, особенно в канун Нового года и в столь поздний час.

— Да, — сказал Дюфур, — Норман очень хотел с вами познакомиться. Он обсудит с вами, безусловно, жизненно важные вопросы, и можете положиться на его искреннее понимание. Когда я сообщил ему о вашем приезде и высказал надежду, что вы поладите друг с другом, он ответил: «Мне хочется поладить с ним».

Дюфур не был профессиональным дипломатом. Он происходил из старой титулованной гугенотской семьи, которая в течение нескольких поколений пользовалась большим уважением в деловом сообществе Лейпцига. После Первой мировой войны влиятельные политики сочли, что профессиональные дипломаты старого стиля извлекут много пользы от включения в свои ряды выдающихся деловых людей. В МИДе назначили на различные дипломатические должности за рубежом несколько крупных фигур делового мира. Среди тех немногих, чье назначение можно было назвать успешным, Дюфур занимал первое место. Он был не только умным, дальновидным деловым человеком, но также обладал большим объемом всесторонних знаний и врожденным тактом, что явилось результатом семейной традиции. Этого недоставало многим деловым людям, привлеченным на дипломатическую службу. Дюфур придерживался твердых принципов в жизни и оставался безукоризненно надежным человеком. В международном общении он чувствовал себя как рыба в воде как с языковой, так и с деловой точки зрения. Его помощь значительно облегчила достижение целей моего визита.

Я, конечно, чувствовал большую ответственность за свою миссию. Лишь очень немногие в правительстве понимали, какое серьезное воздействие могут оказать итоги моего визита на германскую политику. Наша борьба за восстановление стабильной валюты была далеко не закончена. Страна экономически была полностью истощена. Надвигалось заседание комитета Дауэса. Все зависело от возможности добиться понимания западными союзниками нашего положения и создать дружественную атмосферу переговоров. В свете всего этого мои лондонские переговоры представлялись очень важными.

В отеле «Карлтон», где мы остановились, были в полном разгаре новогодние празднества. Комнаты заполняли мужчины в сюртуках и женщины в роскошных вечерних платьях. У меня же не было настроения танцевать под музыку, пить шампанское, есть печенье и конфеты. Несколько встревоженный, я рано лег спать.

На следующее утро, в первый день Нового года, я познакомился с Норманом ближе. Наш разговор велся в дружелюбной манере даже тогда, когда поднимались весьма острые проблемы. В отношении нашего положения я был предельно откровенен. Вскоре мы сосредоточились на жизненно важном вопросе — вопросе о немецкой валюте.