Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Поток просьб, обращений и угроз обрушился градом на мою голову, не произведя на меня никакого впечатления. Я позволил всем ораторам высказываться без единой попытки перебить их. Наконец поднялся и сказал:

— Господа, последние три часа вы делали все возможное, чтобы переубедить меня. Вполне допускаю, что прекращение выпуска «чрезвычайных денег» влечет за собой неприятности, смятение, даже значительные трудности для вас. Тем не менее ни один из ваших доводов не перевешивает необходимость восстановления немецких денег в качестве стабильной валюты. Сожалею, что среди вас так много людей, которые высказали сомнения в успехе стабилизации марки. На это могу ответить, что стабилизация марки будет успешно осуществлена независимо от трудностей, которые могут возникать в отдельных случаях. Огромная масса немецких трудящихся должна снова — благодаря стабильной валюте — почувствовать твердую почву под ногами. Поэтому я заканчиваю это обсуждение заявлением, что Имперский банк будет держаться своего решения об отказе принимать «чрезвычайные деньги». Вам следует снова привыкать к составлению бюджета фиксированными цифрами.

Такая акция вначале не прибавила мне популярности. Но и у меня не прибавилось уважения к экономической и политической позиции участников встречи. Меня ободряло то, что стабилизация марки осуществима и что те самые группы, которые в этот ноябрьский день подвергали меня нападкам и гонениям, будут вынуждены через несколько месяцев признать, что я выбрал правильный путь.

Кроме того, следовало принять радикальные меры в отношении черного рынка валюты.

Успех этих мер ожидался, главным образом, в связи с тем, что, хотя рентная марка вводилась легально, она не получила статуса легального тендера, а распределение кредитов в рентных марках осуществлялось через Имперский, а не Рентный банк. С этих двух позиций Имперский банк мог подтверждать и развивать свою деятельность как органа, обладающего исключительной ответственностью за монетарную политику.

Выражение «легальный тендер» подразумевает право любого лица оплачивать свои долги деньгами, легально находящимися в обращении, а также обязательство каждого кредитора принимать такие деньги в качестве платежного средства. Если бы рентная марка не располагала такой квалификацией, то никого нельзя было бы заставить воспринимать ее как легальный тендер.

Любопытно, впрочем, что биржевые игроки упустили из виду эту характеристику рентной марки. Покупка и продажа иностранной валюты, особенно доллара, осуществлялась большей частью так называемыми «срочными сделками». Договор о покупке заключался по существующим в этот день ценам, между тем платежи завершались только в конце месяца по ценам так называемого ультимо, то есть последнего дня месяца. К ультимо ноября курс доллара на черном рынке возрос ровно до 12 триллионов марок. Теперь выяснилось, что многие игроки иностранной валютой не располагали достаточным количеством денег, чтобы удовлетворить свои обязательства на ультимо ноября. Имперский банк был перегружен заявками на кредит, которые прежде удовлетворялись без помех. Ныне, однако, Имперский банк отказывался предоставлять кредиты спекулянтам. Тем не менее он объявил о своей готовности покупать любую иностранную валюту, но лишь по официальной цене 4,2 триллиона марок за доллар, как было установлено 20 ноября. Многим спекулянтам не оставалось ничего другого, кроме как снова продавать свою иностранную валюту Имперскому банку, так что каждый, который покупал доллары по курсу 12 триллионов марок за доллар, был вынужден продавать их по курсу Имперского банка 4,2 триллиона.

Подобное «кровопускание» привело игроков в такой шок, что крупные спекуляции иностранной валютой в отношении официального курса Имперского банка на некоторое время приостановились. С разгромом биржевых спекулянтов и прекращением выпуска «чрезвычайных денег» был выигран первый раунд битвы за стабильную валюту. Но я понимал, что за этим последуют новые сражения.

Среди многочисленных обращений ко мне в моем официальном статусе значительная их часть состояла из просьб об устройстве на работу в мой отдел. Каждый полагал, что с учреждением ведомства уполномоченного Комиссии по национальной валюте появилась новая всеобъемлющая властная структура. У меня же не было ни одного сотрудника. Моим единственным помощником оставалась секретарша. Позднее репортеры как-то поинтересовались у нее, каким образом я работаю в качестве уполномоченного комиссии.

Фрейлейн Штеффек на их вопросы отвечала:

— Что он делает? Сидит в кресле и курит в министерстве финансов в своей маленькой темной комнате, в которой еще стоит запах старого линолеума. Читает ли он письма? Нет, писем не читает. Пишет ли письма? Нет, писем не пишет. Зато много разговаривает по телефону. Звонит по телефону всюду, и частным лицам, и в международные учреждения, которые имеют хоть какое-нибудь отношение к деньгам и иностранной валюте или к Имперскому банку и министру финансов. И опять курит. В это время мы не едим совершенно. Обычно домой уходим поздно, часто садимся на последний поезд, едем третьим классом. Больше он ничего не делает.

13 ноября ознаменовало веху в истории стабилизации марки посредством фиксации курса доллара отметкой в 4,2 триллиона бумажных марок. В этот день произошло другое роковое событие. Совершенно неожиданно умер Гавенштейн, председатель Имперского банка.

Дебаты вокруг кандидатуры преемника Гавенштейна сосредоточились, главным образом, на двух фигурах. Одной был Карл Гельфферих, директор банка и представитель Германской национальной партии в рейхстаге. Другую представлял Яльмар Шахт, управляющий Комиссии по национальной валюте и один из основателей Германской демократической партии. С профессиональной точки зрения преимущество имел Гельфферих как бывший профессор, к тому же написавший несколько научных трудов и статей по монетарной системе. В активе Шахта имелся непосредственно недавний успех на посту управляющего комиссии. Оба кандидата сделали профессиональную карьеру в банковской сфере.

Сначала я не принимал участия в дебатах вокруг кандидатуры преемника Гавенштейна. Но когда стали злоупотреблять критикой, я подал голос.

Совет директоров Имперского банка как финансовый орган был наделен правом выражать свое экспертное мнение по поводу кандидатур на председательство в банке. Директора были прекрасно осведомлены о пожеланиях покойного председателя в этом отношении и, вполне естественно, хотели осуществить эти пожелания путем назначения Гельффериха. Тем не менее по непонятным причинам они позволили себе клюнуть на распространявшуюся клевету относительно моей личной честности в связи с инцидентом с оружием, который произошел у меня в 1915 году в Бельгии с герром фон Луммом. Конечно, брюссельский инцидент был представлен не открыто и объективно, но в форме пренебрежительных намеков и инсинуаций. К счастью, однако, Штреземан в качестве канцлера распорядился, по моей просьбе, тщательно расследовать брюссельское дело за несколько недель до моего назначения уполномоченным комиссии, и я мог сослаться на его письмо как на полное доказательство своей невиновности. Поэтому маленькая интрижка не достигла цели, и моя кандидатура была утверждена.