Любовь литовской княжны - Александр Прозоров

– Прошу вас, гости дорогие, испить с дороги… – предложила девица.

Бояре послушались, приложились по очереди, быстро осушив ковш до дна, и последний перевернул корец, демонстрируя его пустоту – и свое доверие к напитку.

– Благодарствуем, хозяюшка.

– Это не хозяюшка, – поправил их Витовт. – Моя супруга весьма деятельна и ныне находится в Гродно. А сие… Сие и есть главное сокровище мое и вашего господина!

– Княгиня! Княгиня! – гости торопливо опустились на колено и склонили свои головы: – Прими наше почтение и уважение, великая княгиня Софья Витовтовна! Мы все есть твои преданные слуги!

Сперва был легкий перекус с дороги – долгожданные гости поели пирогов и солений, запив их пивом, после чего отправились в успевшую протопиться баню. Попарились, помылись, размякли и отдохнули, переоделись во все чистое – и снова предстали перед хозяином, дабы вручить дары великого князя. Для князя – драгоценный наборный пояс из янтарных, яшмовых, малахитовых, агатовых, сердоликовых пластин, а также булатную саблю, по клинку которой на русском и арабском языках шла надпись: «Не мир, но меч!» Для княгини Анны – самоцветный набор из височных колец, сережек, браслета, ожерелья и перстня. Для княжны Софьи – несколько шелковых одеяний.

Затем был пир… Который закончился очень быстро – ибо уставшие после долгого пути и расслабленные баней бояре, немного перекусив и выпив всего по три-четыре кубка вина, сомлели и клюнули носами прямо в стол.

– Вот и все, моя ненаглядная девочка, – глядя на них, проговорил Трокский князь и сделал глоток из своего кубка. – Ты покидаешь меня. Всегда знал, что рано или поздно сей радостный и горький миг наступит. Но все-таки… Не верится… Знаю, что ты едешь к своему счастью. Однако же… Все равно больно.

– Тогда поехали со мной! Ты, мама, наши слуги. Мы все можем остаться вместе!

– И кем я там стану, моя милая? Слугой московским, одним из дворни? – поднял глаза на Софью хозяин озерного замка. – Я знаю, я отец великой княгини, и как таковой я получу высшие места, обширные уделы, почет и уважение. Но разве это сейчас надобно нашей многострадальной земле? Вспомни, чья кровь течет в наших жилах! Святотатцы рубят древние рощи наших богов и гасят вечные костры, кровожадные безумцы убивают божьих слуг и истребляют память наших предков! Как сказал святитель Киприан, жгущий ныне свечи в замковой часовне, все в руках божьих. Ныне боги даруют нам возможность спасти нашу землю от Ягайлова безумия! Негоже сдаваться так просто и упускать дарованное нам чудо. Ты есть великая княгиня Московская, любимая жена властителя могучей державы. Так поезжай к мужу и истребуй от него ратной помощи для спасения нашей Белой Руси! Я же пока укроюсь у немцев, в Тевтонском ордене, и стану рассылать доверенных людей к своим сторонникам и блюстителям истинной веры и готовить их к восстанию.

– Я не хочу расставаться с тобой, батюшка, – встав со своего места, пересела к нему на колени юная красавица.

– И я, моя единственная доченька, – погладил ее по волосам князь Витовт. – Хочешь, моя ненаглядная, я открою тебе одну великую тайну? Ты знаешь, никто из нас не умер! Мы никуда не исчезаем! Ты отбываешь к мужу и поселяешься всего лишь чуточку дальше, нежели в своей опочивальне. Всего два месяца пути! Мы будем встречаться. Встречаться каждый раз, когда ты соскучишься. Вот токмо боюсь, что едва только ты поцелуешь своего красавчика, как мы с матушкой тут же выветримся из твоей очаровательной головки. Мы соскучимся по тебе куда ранее, нежели ты по нам. Ибо ты по уши утонешь в своем счастии…

Софья улыбнулась и уткнулась усыпанным жемчугом лбом в лоб своего отца.

6 марта 1390 года

Москва, Кремль

В сей день с самого рассвета над Москвою качался из стороны в сторону переливчатый колокольный звон. Не тревожный мерный набат – а звон частый и веселый, постоянно меняющийся, перекликающийся от звонницы к звоннице разными тонами, словно бы собралась на крышах стая невероятно громких синиц и теперь орала во всё горло на многие голоса. Привлеченные звоном горожане собрались в Кремль, с любопытством смотря на выстеленное коврами крыльцо Большого дворца. И наверху, и на ступенях, и даже на снегу перед ними лежало несколько утоптанных ногайских ковров. Любовались и на заново выбеленный Архангельский белокаменный собор, стоящий с распахнутыми дверьми.

– Великий князь невесту встречает… – появился откуда-то шальной слух и тут же разбежался во все стороны. – Невеста, невеста ко князю Василию прибывает!

Наконец в открытые настежь ворота въехало три десятка нарядно одетых бояр – в собольих и горностаевых шапках, в подбитых рысью и белкой плащах, одетые в сверкающую броню, с новенькими расписными щитами. Вслед за ними четверка запряженных цугом лошадей закатила в крепость тяжелую, украшенную большими крестами карету – с огромными колесами, со множеством сундуков на раме и с монахами в пухлых суконных рясах на запятках. За каретой в Кремль влетело еще с полсотни всадников – тоже хорошо одетых, с пиками и щитами, но уже без тяжелой брони на телах. Именно они затрубили в рога и трубы, словно бы собрались на охоту и готовились загонять красного зверя под княжеские рогатины и стрелы.

В ответ на призывный звук распахнулись двери дворца и на выстеленные ступени вышел великий князь Василий Дмитриевич – девятнадцатилетний властитель могучей державы, одетый в парчовую, подбитую соболем шубу, с широким самоцветным оплечьем вокруг шеи, в овальной шапке, столь густо усыпанной самоцветами в золотой оправе, что она вполне могла заменить собою ратный шлем. Московский правитель спустился вниз, примеряясь к движению кареты, и оказался на нижней ступени как раз в тот миг, когда возничий натянул вожжи.

Дальше все пошло не по правилам, ибо молодой государь, не дожидаясь исполнения слугами их обязанностей, сам распахнул дверцу:

– Софья!

– Васька!!! – девушка буквально прыгнула любимому навстречу.

Великий князь поймал ее в объятия, крепко сжал и закружил, целуя в глаза, щеки, губы.

В толпе горожан послышались одобрительный свист, хохот и крики:

– Так ее, княже! Держи невесту крепче!

Женщины же оценили случившееся завистливым протяжным вздохом.

– Дети, дети мои! – прикрикнул выбравшийся следом митрополит Киприан, нарядившийся ради такого случая в новую фелонь, тщательно расчесавший бороду и выпустивший на живот большой сверкающий крест. – Как же… Прилюдно так миловаться-то! Остепенитесь! Чай, князья великие, а не пастушок с пастушкой. Не обниматься надобно, а молебен благодарственный Господу вознести!

– Так церковь открыта, святитель! – опустив драгоценную гостью на ковер, кивнул в сторону Архангельского собора Василий Дмитриевич, сам же пристально вглядывался в глаза своей любимой, гладил ее щеки, голову, касался шеи. – Можешь молиться…

– Мы все вместе должны вознести благодарственный молебен! – повысил голос митрополит. – Поклониться Господу нашему Иисусу Христу! Утвердиться в истинной вере!