Любовь литовской княжны - Александр Прозоров

– Насколько мне ведомо, ее отец есть двоюродный брат тамошнего короля Ягайло.

Евдокия Дмитриевна помяла губами и чуть кивнула:

– Тогда все не так уж плохо. Сию деву принять в дом не позорно. Но почему вы венчались тайно?

– Король запретил князю Витовту выдавать дочку замуж. Мы сочетались браком вопреки всеобщему запрету. И оставили сие таинство втайне во имя общего спокойствия.

– Оставим литовские хлопоты литвинам, – небрежно отмахнулась женщина. – Почему ты не поведал о сем нам с отцом?

– Батюшка недужил… – неуверенно пожал плечами властитель Московского княжества. – Он и без того сильно разозлился, когда узнал, что я возвертался из Царьграда с митрополитом Киприаном.

– Еще бы! – в этот раз не сдержалась вдовая княгиня. – Киприан его анафеме предал[20] незадолго до сечи с Мамаем! Дмитрий мерзкого святителя после сей подлости чуть не пинками из Москвы выгнал! А он, вишь, тебя в святой земле приметил. Вестимо, старый прохиндей завизжал от восторга, когда узнал московского княжича среди паломников! А опосля, небось, всю дорогу обихаживал тебя и облизывал и всячески стремился в душу залезть и в друзья лучшие заделаться!

– Именно он нас с Софьей и обвенчал.

– Вот мошенник!!! – охнула женщина. – А не его ли сие интрига? Может статься, он обманом тебя повенчал, дабы в руках своих крепче держать?

– Посему я батюшке ничего и не сказал, – оценил ее реакцию Василий и выкинул кубики вслед за доской. – Отец бы в нашу любовь не поверил и брака бы не допустил. Еще и женить бы на ком-нибудь попытался. А я ее люблю, мама! Я люблю Софью, и никто иной мне не надобен!

– Киприан к недугу твоему сердечному точно непричастен? – с подозрением прищурилась княгиня-мать.

– Ты даже не представляешь, мама, какой ценой нам далось сие венчание! – покачал головой великий князь Василий Дмитриевич. – Митрополита там и близко не стояло!

– Но теперь он сидит, ровно паук, возле моей невестки и ждет, как бы самолично доставить ее в Москву, сдать с рук на руки, за ее опекуна и духовника себя выдать, да за епархию нашу зацепиться. Этот мошенник своего не упустит!

– Он помогал мне на всем моем пути, матушка. Он венчал меня с Софьей. Он вмешался, когда нам было совсем уже плохо, и почти что спас.

– Вот же прохиндей! – сложила руки на груди Евдокия Дмитриевна. – Он все-таки сумел забраться в твою чистую душу! Забрался… Однако что же тут поделаешь, раз он смог так хитро между вами пробраться? Будем надеяться, предыдущий урок пошел ему на пользу. Может статься, поумнел наш святитель и остепенился, шкодничать более не станет? – Женщина тяжко вздохнула: – Ладно, пусть приезжает. Коли что, выгнать его взашей мы завсегда успеем.

– Ты совсем забыла про самое главное, мама, – остановил ее мысли вслух Василий.

– Не беспокойся, мой мальчик, я ничего не забыла… – Матушка-княгиня встала, приблизилась к сыну, положила ладонь ему на щеку. – Ты стал совсем взрослым, моя малая кровинушка. Но твоя мама все равно за тебя беспокоится. Такое уж оно, сердце материнское. Что же до суженой твоей, то спорить уже поздно. Знакомиться надобно. Ты государь, ты и приказывай! Отправляй посольство за невестой.

– Посольство нельзя, мама. Слишком заметно. Коли королю Ягайло о сем донесут, он мою Софью велит сцапать. Он злобен и безумен, он такой заложницы не упустит.

– Господи, куда катится этот мир?! – перекрестилась Евдокия Дмитриевна. – Великокняжескую невесту приходится выкрадывать, ровно детям – крынку с медом из погреба! Ладно, коли так, снаряжай тайных лазутчиков. Пусть крадут.

13 сентября 1389 года

Литовское княжество, озеро Гальве

В середине дня возле бревенчатого причала, стоящего напротив замка, спешились двенадцать всадников. Трое – в подбитых бобром и соболем плащах, под которыми проглядывали парчовые и суконные ферязи, украшенные золотым шитьем и шелковыми вставками. Пояса путников сверкали накладками с самоцветами, на ножнах янтарно желтели пластины резной слоновой кости. Сразу видно – люди знатные и доход имеют.

Рядом с ними опустились на землю бородачи в плащах шерстяных и кожаных, носящие снизу войлочные и стеганые поддоспешники, простенькие пояса без особых украшений. Разве только у одного бисер на сумке блеснет, да у другого забелеет кость резная на рукояти. Это, понятно, были холопы – воины опытные, бывалые, судя по серьезному возрасту.

Слуги приняли поводья, знатные путники в сопровождении четырех слуг, несущих сумки, вышли вперед.

На острове раздался протяжный звук горна, а затем появилась многовесельная лодка.

Спустя полчаса гости сошли на берег и по мощенной булыжником дороге добрались до замковых ворот, возле которых их дожидался опоясанный мечом узколицый мужчина лет сорока с короткой темной бородкой. На ногах встречающего красовались тяжелые яловые сапоги, на голове – пышная соболья шапка, способная спрятать под собою целый шлем. На плечах лежал светло-коричневый плащ с бобровой опушкой. Как же без этого? Зябко на улице, дождь то и дело моросить начинает.

– Я есмь боярин Чисто Поле, Александром во Христе крещенный, – вышел вперед один из путников и приложил ладонь к груди, затем отвел ее в сторону, указывая на спутников: – Сие боярин Белеута, крещенный Алексием, а сие боярин Селиван… Прибыли мы сюда в поисках князя Витовта Тракайского по поручению господина нашего великого князя Василия. Сказывал господин наш, оставил он сему князю Витовту на сохранение величайшее свое сокровище. Нам со товарищи поручено драгоценность сию забрать и со всем обережением в Москву престольную доставить.

– Приятно познакомиться со столь знатными путниками… – на губах мужчины расплылась широкая улыбка, и он демонстративно сдвинул рукоять меча сильно влево, почти за спину. – Гость в дом, радость в дом! Прошу входить, откушать с нами, чем бог послал, попариться с дороги, в постели мягкой отдохнуть…

Князь говорил, но с места не двигался. Гости понимающе улыбались. Они слышали скрытое звяканье железа и догадывались, что за замковыми воротами стражники прячут оружие и снаряжение, убирают щиты, приготовленные на случай опасности. Но – разве вслух о подобном говорят? Воспитанный человек все поймет и сделает вид, что ничего не заметил.

Наконец грохнули засовы, и тяжелые створки поползли в разные стороны: почетных гостей впускали в замок не через калитку, а через ворота, выражая им высочайшее хозяйское уважение. Там, за створками, стояла кареглазая девушка примерно восемнадцати лет, с жемчужной понизью на золотых волосах и в длинном белом плаще, опушенном соболем на шее, рукавах и на поясе, с тремя нитями жемчуга на шее и множеством перстней на пальцах. В пальцах же красавица удерживала большой серебряный ковш, полный горячей пряной жидкости.