Принц вечности - Михаил Ахманов

Стены, тянувшиеся на полторы сотни шагов от прохода во внутренний зал, были изукрашены картинами, выложенными из цветного стекла и камней; изображались же на них Пришествие и странствия богов. Были тут светлый Арсолан, увенчанный солнечным диском, Тайонел в зеленом облачении, простерший вверх могучие руки, в коих сверкали пучки молний, Одисс, прижимавший к груди свиток с письменами, Сеннам в накидке цвета морских вод, восседающий на огромной черепахе, Мейтасса, Прорицатель Грядущего - с закрытыми глазами и улыбкой, застывшей на губах. Последней высилась мощная фигура Коатля в темном доспехе, с секирой на плече, похожей на палицу, ибо имелись у нее четыре лезвия, направленные к четырем сторонам света.

Поглядев на это оружие, до сих пор принятое в атлийских войсках, Дженнак иронически хмыкнул. То, что подходит богу, человеку не по руке! Эта секира даже на вид казалась слишком тяжелой и неуклюжей, и в бою одиссарские мечи и серповидные топоры были куда эффективней.

Над красочной мозаикой тянулся вверх бурый склон горы, постепенно заострявшийся и где-то там, на рубеже земли и неба, сиявший панцирем льда и голубоватых снегов. Другую сторону карниза, которая выходила к пропасти, огораживали невысокие деревья с плотными кронами, начинавшимися едва ли не от корней. Они напомнили Дженнаку карликовые кипарисы, каких было много в Серанне, и где они тоже использовались для живых изгородей. Понизу эту зеленую стену украшали посадки орхидей, называемых Зевом Ягуара: на плотных мясистых стеблях располагалось до тридцати цветков изысканной формы, с пятью плоскими розовыми лепестками и шестым, напоминавшим в сочетании с тычинкой полураскрытую пасть хищного зверя. Еще на террасе имелись несколько крохотных прудов с разноцветными рыбками, тщательно ухоженные кусты роз и миниатюрные деревья, в коих Дженнак с изумлением признал дуб, железное дерево, кедр и кокосовую пальму; были здесь также белые шерстяные ковры, расстеленные поверх циновок, и низкие столики с письменными принадлежностями, похожие на тот, который он видел у Чоллы.

Рассмотрев все это убранство, Дженнак направился к кипарисовой изгороди, раздвинул плотные упругие ветви и бросил взгляд вниз.

Прямо под ним на расстоянии восьмидесяти локтей выступала вторая дворцовая терраса, потом склон резко обрывался - на полтора или два полета стрелы - и за этой пропастью лежал город. Инкала! Прекрасная Инкала, так не похожая на Хайан с его полутысячей насыпей, на шумные пестрые кейтабские порты, на прибрежные города ренигов, ни на тайонельские поселения, выстроенные из дуба, ясеня и сосны. Столицу Арсоланы воздвигли из прочных камней, глиняных отожженых блоков невероятной твердости, покрытых цветной глазурью, из позолоченной бронзы и черепицы, цветного стекла и древесины благородных пород. Сияющая всеми божественными цветами, она спускалась к равнине и морю десятками ярусов гигантской лестницы, то ли природной, то ли высеченной в подошве Лунных Гор; и каждый ярус ее был своеобразен и отличен от другого, будто перышко в радужном ковре, затейливо сплетенном искусным мастером. Вдоль нижних лестничных ступеней шли массивные здания, продолговатые, с наклонными стенами - такие же, какие привиделись вчера Дженнаку в приморской крепости; к ним от берега тянулись белые, желтые и синие серпантины дорог, по которым неторопливо и чинно шествовали навьюченные тюками ламы и ехали маленькие, будто игрушечные повозки, запряженные быками либо неуклюжими серокожими тапирами. Выше ровной тетивой лука выстроились дома - разноцветные кубики, утопавшие в зелени садов, с ярко-алыми и серыми черепичными крышами; на каждом ярусе они стояли в пять или шесть рядов, оконтуривая не привычные Дженнаку площади, а длинные проезды, пересеченные лестницами и спусками. Каждый проезд был украшен особо: аллеей пальм или акаций, каналом с горбатыми мостиками, подвесным переходом, навесами из пестрой ткани, какими-то фигурами и мозаиками, которые за дальностью расстояния не удавалось разглядеть.

Еще выше, на самых верхних ярусах, которых насчитывалось более десятка, тянулся к небу лес золоченых шпилей, увенчанных солнечными дисками, звездами и полумесяцами, изображениями кецалей и орлов, и знаками, с которых начинались имена божеств. Строения там были огромными, кубической, пирамидальной и куполообразной форм - молельни и хоганы знатных, школы, где обучали счету и письму, дома Законов и Наказаний, дворцы светлорожденных и жреческие обители. На отдельном ярусе размещались воинские казармы - там, как разглядел Дженнак, сверкало оружие и маршировали на аренах солдаты; еще два яруса, самых просторных, были отведены для торговых дел и застроены крытыми колоннадами - там толпился народ, а с закраин кровель и с высоких шестов свешивались полотнища цветов Сеннама со знаком странников, распустившим паруса кораблем.

И, наконец, над всей этой титанической лестницей, над городским многоцветьем и зеленью прибрежной равнины, над гаванями, крепостями и синим океанским шелком, вздымались дворец и храм, обитель сагамора и величественное святилище солнечного божества. По сути, они являлись единым гигантским зданием, занимавшим целый ярус; средняя его часть была выстроена в виде серпа, обращенного выпуклостью к морю, а по краям возносились две ступенчатые пирамиды, точные копии храма Вещих Камней, воздвигнутого в Юкате еще во времена Пришествия. На шпилях северной громады висели полотнища из перьев кецаля, перевитых золотой нитью - и там, несомненно, жил сагамор; над южной искрились в солнечных лучах большие диски - и значит, служила она обителью богов. Святым местом, как считали арсоланцы!

Рассказывали, что в этом храме есть зал, убранный шелками шести божественных цветов и тридцати их переливов - всех, какие использовались для раскрашивания Чилам Баль; говорили, что под каждой шелковой полосой тянется в полу дорожка тех же оттенков, выложенная нефритом и зеленым камнем с берегов Матери Вод, белым, серым, алым, желтым и багровым мрамором, синей и голубой бирюзой, серебристым перламутром, черным обсидианом, розовым гранитом и пластинами золота; толковали, что посреди храма, пред ликами Шестерых, пылает негасимый огонь под сферой из черного, как ночь, стекла, и огонь тот есть символ солнца, а сфера - образ Великой Пустоты, соединенной с пламенным светилом в нерасторжимом единстве Мироздания. А еще шептались, что золотая статуя Арсолана в этом храме вдвое выше серебряных статуй прочих богов, что арсоланцы возвеличивают своего покровителя и говорят с ним не со всякого места, как положено истинным кинара, а из особых святых молелен. Это, разумеется, являлось ересью и отступничеством, но, по мнению Дженнака, было как раз той самой идеей, из-за которой спорят лишь глупцы. Каждый волен славить богов так, как пожелает!

И, безусловно, облик прекрасной Инкалы искупал грех отступничества. Многие города довелось повидать Дженнаку, и земные, и зримые им лишь в пророческих снах, громады из камня, стекла и металла, озаренные вечным светом, но даже то, что являлось ему за пологом Чак Мооль, не могло сравниться с этой цветущей землей, лежавшей между синим океаном и льдистыми пиками, что подпирали небеса, и с этим городом, яшмовой каплей, застывшей у ног гранитных исполинов.

Пожалуй, не каплей, а яшмовой крышкой ларца с тайнами, подумалось ему; и, вспомнив о яшме и тайнах, он огладил ладонью свой пояс, где висела сумка с багряным сфероидом. Он уже собирался достать его и сравнить с Инкалой, подумать, поразмышлять над тем, где спрятано больше секретов, но тут за спиной раздался голос, спокойный, негромкий, властный и уверенный. Голос человека, чью речь не пропустишь мимо ушей.