Соль. Судьба первородной - Марина Александрова

Очнулась? Нет, ее вырвали из забытья, точно огненный шар опустился куда-то вниз живота, а тело содрогнулось от страшного удара чужого сапога. Воздух со свистом вышибло из легких, и она попыталась открыть глаза. Но все никак не могла уловить суть происходящего. Множество ног, обутых в тяжелые сапоги, мелькали перед глазами, кто-то кричал вдалеке, а кто-то что-то гневно спрашивал у кого-то. Она совсем не могла понять, что происходит, пока на ее волосах не сомкнулась чья-то рука, вздергивая ее вверх.

— Молчишь, сука? — голос, полный злобы, обращен уже к ней. Она теперь понимала. — Ну, молчи, в подвалах императорского дворца знают, как развязывать языки, — выплюнул ей в лицо воин, что теперь держал ее на вытянутой руке и с силой тряс. — Так даже лучше, заслужила, тварь!

Удар в лицо она уже не запомнила. Просто резкое давление в висок — и темнота.

Во второй раз она пришла в себя от сильной тряски. Первая мысль — возможно, она куда-то едет, и только спустя всего несколько секунд она поняла, что трясет ее потому, что тело колотит от страшного озноба. Она лежала в полной темноте, на сыром каменном полу. Руки были связаны за спиной, ноги тоже, судя по тому, что она не могла никак ими пошевелить. Все бы ничего, но ей было так страшно холодно. Она никогда и подумать не могла, что мороз может быть таким будто проникающим сквозь кожу до самых костей. Но, несмотря на холод, ее разум был обращен лишь к одному человеку. Она никак не могла поверить, осознать, что происходящее — это не какой-то идиотский кошмар. Это слишком напоминало невозможный, просто не имеющий право на реальность фарс! Айрин, ее Айрин, самая рассудительная, умная, серьезная, отважная и благоразумная из них всех. Что с ней произошло? Сошла с ума? Да бред, быть такого не может! Просто потому, что не может! Это у нее самой крыша поехала от истощения и голода. Она бредит! Конечно бредит! Иначе как еще она могла оказаться в этом темном месте, когда там остались больные, которым она так нужна?!

Сколько времени прошло, прежде чем вдалеке раздался лязг металла, протяжный скрип отворяемой двери и послышались приближающиеся шаги? Шло несколько человек или не человек, она бы не взялась судить. Но скорее всего не человек. Приближались они стремительно, и уже совсем скоро пространство вокруг нее озарилось неярким светом магического светильника. У самых глаз замерло несколько пар ног. Одни ноги, в изящных, инкрустированных камнями и золотом сандалиях, привлекли ее внимание.

— Это она? — фраза, полная брезгливого любопытства, оставила ее равнодушной. Все эмоции, переживания и волнения были направлены лишь к тем, кого сейчас рядом не было. Уже слишком давно они все жили на грани своих сил. И, должно быть, потому эта странная апатия к собственной судьбе была вполне ожидаема и вовсе не пугала.

— Да, ее нашли у брошенного госпиталя, что на северной границе. Как и в остальных, там никого не осталось, все раненые мертвы…

«Мертвы?!» — в сознании эхом отозвалось последнее слово, заставляя собраться и слушать. Как мертвы?!! Она ясно помнила, что когда выходила из шатра, все вверенные ей пациенты были живы, хотя и не совсем здоровы.

— …кроме нее, она единственная, кто не смог сбежать. Странно, что свои же ее бросили, но уверен, что она сможет пролить свет на случившееся. Если как следует допросить, то язык развяжется, это уж точно.

— Значит, допросить, — коротко бросил обладатель золотых сандалий. — Мне все равно, как это будет происходить, я желаю знать, где то, что принадлежит мне. Уже сегодня, — коротко обронил он, а Соль почувствовала, как некто склонился над ней и в тот же миг на ее подбородке сомкнулись жесткие длинные пальцы, заставляя поднять голову и посмотреть на себя. Она не видела лица, лишь темный силуэт в свете магического светильника.

— Думаешь, я позволю твоим собратьям сбежать? С тех пор, как взошла звезда Алании, вы принадлежите мне, моим потомкам, моему миру. Отрицать это — значит идти против империи. Ты заплатишь, заплатят и твои собратья, но итог будет одним, каждый из вас будет дышать, пока я не пожелаю обратного, поняла? — он небрежно отпустил ее. От слабости не удалось удержать голову, и Соль больно приложилась затылком о каменный пол.

— Мне нужен каждый из тех, кто сумел сбежать, — обратился он уже к мужчинам, что пришли с ним. — Каждый, ясно? Я должен видеть, каков будет результат. Потому, как только найдете их, первым должны узнать Трайс и я…

Дальше Соль уже не слышала. Ее легко, словно она была детской куколкой, поднял на руки коренастый мужчина и так же молча понес куда-то по темному извилистому коридору. Она понимала зачем. Со всей пугающей ясностью, заставляющей сжиматься все внутри, она осознавала, что будет дальше. Это будут боль, страх, ужас и кровь. Все сольется в единое целое, заставит забыть гордость, то, кто она и чего стоят ее принципы и убеждения.

«Я должен видеть, каков будет результат» — что значили эти слова? Кто такой Трайс? И при чем тут они все? Вопросов была масса. И она предпочитала думать о них, нежели о том, что ее ждет в конце этого темного коридора. Пока ее несли, она машинально пыталась запомнить этот извилистый путь, хотя и прекрасно понимала, что возможности сбежать ей не предоставят. Это было ясно. Если бы она была чуть сильнее сейчас, не испытывала бы этого страшного, изнуряющего все ее естество истощения, она бы попыталась. Но с тех самых пор, как их храм, святилище, в котором они все обрели новый дом и дали приют страждущим, оказался в руках захватчиков, это чувство лишь крепло. По мере того как рождалась империя, захватывая все новые и новые территории, каждый из них слабел все больше. Тридцать лет. Тридцать кровавых голодных лет на пределе возможного. Они прожили долгую жизнь до этих ужасных десятилетий, но никогда прежде им не приходилось жить так. Никогда прежде смертные не позволяли себе объявлять их рабами, заковывая в цепи клятв, которые не обязательно было принимать добровольно, достаточно было лишь немного крови, и все — ты раб до тех пор, пока бьется твое сердце. Она знала: ее сердце будет биться долго, гораздо дольше, чем ей самой этого бы хотелось. Простой человек мог наложить на себя руки, а они нет. Роскошь, недоступная им, невозможный и непреложный закон их существования, впитавшийся в ту самую силу, что держала их на земле.

«Золотые сандалии» сказал, что до конца дня она должна рассказать все… День — это недолго, она может потерпеть.

Обреченно прикрыв глаза, Соль попыталась отстраниться от происходящего. Нужно попытаться заблокировать нервные окончания. Нужно очень постараться, отдача после будет сильной, но не сильнее же, чем то, через что ей предстоит пройти? Насколько она сможет их отключить? И еще… надо выбраться! Во что бы то ни стало надо выжить и выбраться! Если они сказали, что все сбежали, это может значить только то, что со всеми ними что-то произошло! Тяжело вздохнула, гоня от себя прочь мысли, от которых становилось только хуже. А ведь теперь она, возможно, единственная, кто может помочь своим братьям! Но, как бы ни старалась она уйти в собственные мысли, с каждым шагом мужчины, что нес ее на руках, ее дыхание становилось все более сбивчивым, рваным. Она слышала эти хрипы, что вылетали из ее горла. Чувствовала, как заполошно бьется сердце. Страх боли сковывал горло, желудок, тело и разум. Она боялась. Сколько бы раз судьба ни заводила ее в подобные места, страх всегда шагал по пятам. За последние тридцать лет она должна была бы перестать бояться. Боль телесная — всего лишь ощущение, импульс, она имеет свойство заканчиваться. В конце концов, Соль может просто заблокировать ее на время!