Дочь пекаря - Сара Маккой

– Ну как? – Робби поднял венчик. Сливки застыли в миске завитком.

Элси окунула палец в верхушку завитка и лизнула.

– Gut. Попробуй.

Робби не стал пробовать – обнял Элси за шею и поцеловал в липкие губы.

– Да, очень, – сказал он.

Элси отпихнула его локтем обратно к миске.

– Надо испечь торт, – сказала она ему по-немецки.

– Ein kuchen. Jawohl, fräulein[72], – засмеялся Робби и отдал честь.

Элси приходила в американский Центр отдыха и оздоровления со дня открытия. За какую-нибудь неделю американцы превратили резиденцию нацистов, куда Элси ходила на рождественский бал, в дом отдыха для уставших от войны союзников. Солдаты со всей Европы приезжали сюда в отпуск – покататься на лыжах, поиграть в карты, погулять по горам и поесть вкусной горячей еды. Городок переполнился улыбчивыми мужчинами, которым хотелось на денек-другой вылезти из окопа.

Когда война кончилась, вся семья поначалу надеялась, что Гейзель найдется. Элси ждала, что вот откроется дверь пекарни и войдет сестра. Но время шло, а она все не входила, и с каждым днем они все острее чувствовали сердцем то, что отказывался постигать ум. Ходили слухи о мужчинах, женщинах, целых семьях, убитых союзниками или своими. Программа Лебенсборн исчезла в один миг вместе со всеми участниками. Даже те, кто раньше с уважением говорил о Гейзель, теперь только головами качали да плечами пожимали. Это очередное предательство бесило Элси. Когда папа заговаривал о Йозефе, она помалкивала.

– Нет ли новостей? Ты была на почте? – спрашивал он каждый день, как будто ничего не изменилось и письма ходили как обычно. – Может, Йозеф написал.

Но писем от Йозефа не приходило – тот клочок под дверью был последним. Наверное, думала Элси, он теперь далеко, где-нибудь в Аргентине или Бразилии. Он не смог бы выполнить обещание и найти Гейзель. Он теперь бессилен. Немецкой власти больше нет. Берлин уничтожен. Архивы превратились в кучи пепла.

От фрау Раттельмюллер тоже не было вестей с того морозного дня, когда они шептались за поленницей, перед появлением союзников. Американцы конфисковали ее дом и расквартировали там офицеров. Сначала Элси боялась за нее и ее тайных подопечных, но, в отличие от пекарни, дом фрау гестаповцы не обыскивали. Элси заглядывала в окна. На полу ни крошки, ни кошачьей шерстинки. Подушки на кушетке в гостиной лежат на обычных местах; фарфоровые статуэтки детишек выстроились в ряд. Дом был покинут, но нетронут.

Элси надеялась, что фрау Раттельмюллер ушла с евреями вместе и сумела спасти Цилю. Тобиаса это бы тоже порадовало. Элси очень тосковала по мальчику. Из комнаты как будто вынули сердце, тихое биение, которое сделалось ее естественным ритмом. Утешало лишь то, что как ни прочесывали американцы город и окрестные леса, но тела маленького мальчика не находили. Он скрылся. В этом она не сомневалась и только надеялась, что когда-нибудь получит от него весточку.

Юлиус не заговаривал ни о Тобиасе, ни о Кремере. Вообще не упоминал о тех мрачных апрельских днях. Что-то в нем переменилось. Он оставался угрюмым ребенком, но все же понемногу менялся. Теперь он слушался и не перечил, и у него обнаружилась склонность к числам. Он помогал считать деньги в кассе и отлично делил тесто для булочек на двенадцать частей. Все радовались, что у Юлиуса появились новые интересы; позаброшенные игрушечные солдатики валялись в молочном бидоне.

Чтобы вернуть Юлиуса к нормальной жизни, мама отправила его в начальную школу, как только она снова открылась, но школа не походила на Лебенсборн. Юлиус два дня дулся, когда его посадили рядом с девочкой с красным родимым пятном на руке. Папа объяснил ему, что характер человека не зависит от цвета кожи; впрочем, урок оказался напрасным, потому что папа и сам отказался обслужить двух чернокожих американцев, зашедших в пекарню.

А Элси считала, что от любой денежки отказываться глупо. Полная касса – это полные желудки клиентов и домашних. Без гестаповского покровительства пекарне приходилось несладко. После прихода американцев ни новые, ни старые покупатели не заходили неделями. Папа ни разу не пожаловался, но Элси видела, как он мрачен, и понимала, что кто-то должен пойти на уступки. Гибкости хватало только ей, и потому она спросила Робби, не нужен ли им в Центре квалифицированный пекарь.

Военные правила были строги, всех немцев подозревали. Командир Робби сказал, что не может рисковать: еще окажется шпионкой и всех отравит. Но Робби убедил его, что Элси не опасна и что с ней отдых станет чуточку отдохновеннее. Ей семнадцать, она хорошенькая как картинка и не может не нравиться, хотя командир и предупреждал Робби, чтоб тот не слишком с ней сближался. Военные законы ограничивали общение с местными. Любой солдат, уличенный в неформальном общении с немцами, подлежал наказанию за панибратство. К счастью, военный департамент США находился за океаном. Робби подмигнул командиру, Робби командиру кивнул, и через три дня Элси разрешили работать официанткой.

Она работала в обеденную смену, а родителям сказала, что поступила судомойкой в ресторан фон Штойбена. Папа поворчал, конечно: все знали, что этот ресторан быстро снискал популярность среди американских солдат, заходивших туда на кружку эля, тарелку жареных колбасок и заводную музыку. Ему не нравилось, что Элси вертится в таком обществе, но потом он махнул рукой: зарплата неплохая, а дочь, в конце концов, всего лишь посуду моет. Еще труднее ему было бы принять правду, а сейчас у Элси не было сил с ним спорить. Им нужны деньги, она их зарабатывает. Со временем она отцу признается. Впрочем, она надеялась, что он не задавался вопросом, почему руки у нее не в цыпках и не красные и почему от нее вечно пахнет томатами, луком и черной патокой. Барбекю Робби было главным блюдом недели.

Она не любила принимать заказы и таскать подносы с гамбургерами, жареной картошкой, макаронами с сыром и прочей ерундой, называвшейся «ужин по-домашнему», но на кухне ей нравилось. После работы она училась у Робби английскому, так что теперь могла общаться не только цитатами из «Оклеветанной». Он научил ее готовить американскую еду, она его – немецкую.

Первым уроком Робби был американский яблочный пирог, который весьма походил на папин versunkener Apfelkuchen, пару ингредиентов туда-сюда. Она показала ему, как делать Bienenstich, то есть медовый торт «Пчелиное жало». Он сказал, что вкусней ничего в жизни не ел, и Элси была в восторге. За этим последовало печенье «Колокольня». Робби утверждал, что оно не совсем то самое, потому что шоколад из пайка не заменит его любимого «Нестле». Ничего особенного, по мнению Элси, в этих печеньях не было. Сахарная масса, в которой там и сям разбросаны куски шоколада. На ее вкус – слишком приторно.

Так вот и шли дни: рассветы в пекарне и длинные ночи в кухне Центра. Элси любила бывать с Робби. А когда все готово – невозможно удержаться и не попробовать.

Пеклись и остывали шоколадные торты. Элси разрезала каждый по диаметру. Теперь Kirschwasser. Элси стала пропитывать полумесяцы: в каждый – по ложечке.