Украденный сон - Александра Маринина

– Нет, я хорошо помню. В детстве я этот томперечитывала раз десять, если не больше.

– А вдруг речь идет о другом издании? И там в пятомтоме вообще совсем другие произведения?

– Лешенька, милый, не надо меня успокаивать. Речь идетименно об этом издании, потому что именно это издание стоит у меня в книжномшкафу на самом видном месте. И тот, кто открывал дверь в мою квартиру, заходилсюда и видел его. Вот позвонит Андрей, и узнаем, кто из нас прав.

В ожидании звонка Чернышева они молча сидели на кухне.

Леша раскладывал пасьянс, а Настя методично чистилакартошку. Она настолько ушла в свои мысли, что даже не заметила, как до краевнаполнила очищенным картофелем огромную трехлитровую кастрюлю. Спохватившись,она смущенно повернулась к Леше.

– Посмотри, что я наделала. Куда ее теперь?

– Варить, – хладнокровно ответствовал доктор наукЧистяков, втайне радуясь, что Настя хоть немного отвлеклась от мрачных мыслей.

– Но мы столько не съедим…

– А мы и не станем. Сегодня поужинаем, а остальноебудем понемногу разжаривать потом, можно с яичницей, можно с тушенкой.

– И правда, – Настя растерянно улыбнулась. – Я и несообразила. Никогда впрок не готовлю.

– Да ты вообще никогда не готовишь, так что неоправдывайся. Давай маленькую кастрюльку.

– Зачем?

– Чтобы не ждать, пока весь этот котел сварится. Вмаленькой кастрюльке сварим отдельно картошку себе на ужин, а остальное пустьстоит на огне. Дошло?

– Как просто… Что это со мной, Лешик? Как будто мозгисовсем съехали в сторону. Самых простых вещей не могу сообразить.

– Ты устала, Настюша.

– Да, я устала. Ну что же он не звонит?

– Позвонит, не дергайся.

Когда Андрей перезвонил, она была почти на грани истерики.

– Ну что? – с трудом переводя дыхание, спросила она.

– Ничего. Восемь трупов, но все – не наши. Пять поджогов,но к нашему делу отношения не имеют.

– Андрюша, я очень напугана. Что мне делать? Есть идеи?

– Пока нет, завтра будут. Заеду за тобой в восемьчасов.

– Хорошо.

Константин Михайлович Ольшанский был слабым человеком. И оноб этом знал. Для многих людей молчание – не проблема, они могут быть чем-тонедовольны, на кого-то обижаться, затаить зло, могут чего-то не понимать испокойно жить с этим месяцы и даже годы, не стараясь выяснить отношения ирасставить точки над «I». Константин же Михайлович этого не переносилсовершенно. Психологи сказали бы, что у него слабая устойчивость к конфликтнымситуациям.

Он уже давно заметил, что с Володей Ларцевым что-то не так.Первое время он гнал от себя неприятные мысли, оправдывая явные огрехи в работесвоего товарища недавно пережитой трагедией и искренне надеясь на то, чтоникто, кроме него самого, этих ошибок не замечает. Но после разговора сКаменской, когда она вслух и не стесняясь назвала вещи своими именами,Ольшанскому стало совсем скверно, хотя Анастасия и выразила намерение «спуститьвсе на тормозах». Константин Михайлович был ей за это благодарен. Но молчать иделать вид, что ничего не происходит, становилось с каждым днем все труднее.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал звонокполковника Гордеева, который попросил следователя не ходить к прокурору спросьбой о продлении сроков предварительного следствия, а вместо этого,несмотря на наличие перспективных версий и ясно обозначившейся фигуры главногоподозреваемого, приостановить производство по делу об обнаружении трупаВиктории Ереминой. Ольшанский знал Гордеева много лет и понимал, что запросьбой Виктора Алексеевича стоят очень и очень серьезные аргументы, которыене следует обсуждать по телефону. В иной ситуации он, может быть, и потребовалбы объяснений и веских доводов… Но не теперь. Потому что боялся, что разговорэтот уйдет «вглубь» и обязательно коснется первых дней работы по делу, инымисловами – Володькиной халтуры. Нет, к этому Константин Михайлович морально готовне был: ведь для полковника и его подчиненных не секрет их с Ларцевым дружба.Значит, придется либо делать вид, что ничего не заметил, и расписаться в своейпрофессиональной несостоятельности, либо как-то объяснять свою терпимость кнедобросовестности майора Ларцева. Поэтому Ольшанский только вздохнул исдержанно ответил Гордееву:

– Поверю вам на слово, вы меня никогда не подводили.Постановление вынесу в первый же день после новогодних праздников, третьегоянваря как раз два месяца истекут. Устраивает?

– Спасибо, Константин Михайлович, сделаю все, чтобы васне подвести.

Положив трубку, следователь с досадой бросил на стол очки изакрыл глаза ладонями. Интересно, поделилась ли Каменская своими наблюдениями сначальством? Хорошо, если нет. А если да? Тогда Гордеев, старый хитрый лис,объехал его, Ольшанского, как в народе говорят, на кривой козе.

Полковник понимает, что из-за Ларцева следователь вряд липолезет на рожон и рискнет задавать вопросы, и по делу Ереминой можно теперьпросить все, что угодно, не боясь получить отказ. Что же все-таки затеялКолобок? Не окажется ли, что, зная слабый характер следователя, он обратился кнему с просьбой, не имеющей ничего общего с интересами правосудия?

Очень они были разные – полковник Гордеев и старший советникюстиции Ольшанский. Гордеев твердо верил в профессионализм и честностьследователя. Константин Михайлович, напротив, не верил и не доверял никому,всегда помня о том, что даже самый порядочный человек и грамотный специалист –это все-таки только человек, а не мыслящая машина, неподвластная эмоциям иболезням.

Ольшанский, поколебавшись, снял телефонную трубку, разыскалЛарцева и пригласил его с дочерью к себе домой, как он выразился, «напредновогодние блины».

«Господи, да он совсем седой стал с того времени, как умерлаНаташа», – думал Ольшанский, глядя на Володю Ларцева, весело болтавшего с Нинойи дочками. Нина Ольшанская заботливо опекала Ларцева с тех пор, как он овдовел,старалась по возможности забирать Надюшку во время школьных каникул, еслиуезжала куда-нибудь с девочками, регулярно приглашала на ужины и воскресныеобеды, помогала с дефицитными покупками. Порой она даже шутила: «У меня теперьполтора мужа и три дочки».

– Почему полтора, а не два? – спросил КонстантинМихайлович, услышав это впервые.

– Ну, на полного мужа Володя не тянет: я о немзабочусь, а он обо мне – нет, – шутливо ответила жена.

Теперь, глядя на ничего не подозревающих жену и друга, онмучительно собирался с силами, чтобы произнести первую фразу, как только Нинавыйдет из кухни в комнату. Наконец она ушла к телефону, и КонстантинМихайлович, переведя дыхание, выдавил: