Гаджет. Чужая война - Дмитрий Даль

Прапорщик тем временем выхватил пистолет правой рукой, а левой схватил Василису за плечо и рванул на себя. Одновременно с этим он открыл огонь. Все происходило слишком быстро. Пуля чиркнула у меня справа над ухом. Вторая шваркнула в стену в паре сантиметров от головы Боксера. Третья клюнула меня в левое плечо. Я даже это сперва не заметил. Боль пришла минутой позже, только мне было не до нее.

Я не мог стрелять. Прапорщик прикрывался Василисой и тащил ее в квартиру. Она упиралась, пыталась вырваться, но он вцепился в нее мертвой хваткой.

Все происходило очень быстро. Еще несколько секунд, и Трофимов окажется внутри квартиры. Дверь захлопнется, а он получит заложницу. Положение хреновее не придумаешь. Но тут Василиса каким-то чудом вывернулась из объятий Прапорщика, завладела его левой рукой, рванула на себя и впечатала ему колено в пах, затем ударила раскрытой ладонью в лицо. Нос хрустнул и съехал на сторону.

Прапорщик согнулся, но пистолет не выронил. Он отступил на шаг в квартиру и собирался уже выстрелить в Василису, когда она впечатала ему ногу в голову. Трофимов дернулся и рухнул на спину, пистолет улетел в сторону.

Я первый подбежал к Василисе. Девочка держалась молодцом. Дрожала как натянутая струна, но не от страха или нервов, а от возбуждения. Кажется, она даже жалела, что все так быстро закончилось. Только вот закончилось ли? Это еще вопрос.

Прапорщик тем временем был уже на ногах. Стойкий оловянный солдатик. Он бросился в глубь квартиры, забыв про пистолет. У него в логове, вероятно, и другое оружие имеется. Я откинул Василису себе за спину и бросился за Трофимовым.

Он встретил меня на пороге гостиной сильным ударом справа. И тут же попытался пробить серию в живот. Я увернулся, но челюсть свело, словно я с вагоном метро поцеловался.

Разорвав дистанцию, я попытался дотянуться до Трофимова. Но Прапорщик с легкостью уклонялся от моих выпадов и отступал в сторону спальни. Я услышал тяжелое дыхание Кощея за моей спиной и грохот шагов Боксера. Все пути отступления были отрезаны. Трофимову некуда деваться. Оставалось только сдаться на милость победителя.

Но Прапорщик так не считал. Он бросился в спальню и захлопнул дверь прямо перед моим носом. Я схватился за дверную ручку, потянул ее на себя, и тут раздались выстрелы. От двери полетели щепки во все стороны. Одна из них рассекла мне щеку. Я пригнулся и отпрянул от двери, через которую стрелял Прапорщик. Кощей и Боксер тут же открыли огонь по двери, в надежде, что одна из пуль хоть случайно, но заденет Трофимова. Прапорщик огрызнулся в ответ, так что Кощей вынужден был отпрыгнуть в сторону, чтобы не столкнуться с пулей. Дверь в спальню медленно, но верно превращалась в решето.

В первый раз за все время в сопротивлении я сражался не с «охваченным», а с таким же человеком, как я или Василиса. «Охваченных» можно было понять. В тот момент, как они стали рабами нейрофонов, они потеряли свободу воли, перестали выполнять свои решения и жить по своему разумению, теперь за них все решали невидимые «кукловоды». Но тут свой человек, кому они так долго доверяли, по неясным обстоятельствам продался, стал работать на врага. Как это понять? Неужели все из-за денег? В это верить не хотелось. Но если не в этом причина, то истина тогда намного неприятнее и гаже.

Играть в эту нелепую игру можно было долго, пока у одной из сторон не кончатся патроны. Но я не хотел терять время. Надо было идти на штурм. И я придумал как. Конечно, это был риск, но куда в нашем деле без него.

По моей команде Боксер и Кощей открыли шквальный огонь. Прапорщику даже головы не поднять от пола, настолько плотно мы его накрыли. Внезапно огонь прекратился, я выбил дверь и нырнул в спальню. Рассчитано было, что Трофимов не успеет воспользоваться затишьем, и я возьму его врасплох. Так и получилось.

Прапорщик как раз поднимался из-за кровати с пистолетом в руке, когда в дверях появился я. Его лицо исказила гримаса злости. Счет пошел на секунды. Либо ты, либо тебя. Он еще только поднимал руку с пистолетом, чтобы убить меня, но я оказался быстрее. «Макаров» два раза кашлянул, и на рубашке Трофимова проступили красные пятна. Он не поверил в то, что произошло. Рванул вперед, чтобы дотянуться до меня, и я выстрелил еще раз, и еще.

Прапорщик остановился, замер на мгновение и рухнул лицом на кровать.

Я убил ренегата.

В штаб возвращались в молчании. Никто за всю дорогу ни слова не проронил. Я аккуратно вел машину, следил за дорогой, но мыслями был в квартире Прапорщика. Раз за разом прокручивал всю сцену от начала и до конца. Вот он хватает Василису, вот она вырывается и в квартиру врываемся мы, вот я стреляю в Трофимова. Вроде бы все сделано правильно. Вроде все на месте. Только отчего на душе так гадко, не могу понять.

Шахматисту я позвонил, когда мы приехали в контору. Ушел на кухню, заварил себе черный чай и позвонил. Ребята в это время делились впечатлениями в гостиной. Я слышал звонкий голос Рогова, нудный бас Боксера и хрипоту Кощея.

— Все сделано. Мы устранили ренегата, — сказал я, как только трубка отозвалась голосом Шахматиста.

— Я просил взять его живым.

— Он оказал сопротивление. От квартиры остались одни руины, — попытался я оправдаться.

— Благодарю за проделанную работу. Теперь отдыхайте. Готовьтесь к часу «X». Осталось всего ничего. Вы должны быть в лучшей форме. Я рассчитываю на вас.

— Сделаем все в лучшем виде, — пообещал я.

— Роман, рекомендую вашей команде не покидать контору вплоть до наступления дня операции. Во избежание, так сказать, непредвиденного. В магазин сходить можете. Но только чтобы в сопровождении одного-двух ребят. Мало ли что успел передать Трофимов. Эта операция начинала разрабатываться при его непосредственном участии, но после того как была уничтожена ваша группа, мы отстранили его от разработки. Возможно, именно тогда он заподозрил неладное и стал устранять всех, кто мог так или иначе его выдать.

— Хорошо, так и сделаем. До начала операции мы остаемся на квартире, — ответил я.

— Удачи вам. Конец связи. Следующее общение только после окончания операции «Наковальня». В экстренном случае связь по протоколу «двенадцать».

Шахматист отключился. Я остался в раздрае мыслей и чувств. Делать ничего не хотелось. Водку пить нельзя. А прогонять вновь и вновь план уничтожения нового Кузнеца совсем не улыбалось. Этим мы займемся завтра. Сегодня я был под сильным впечатлением от смерти ренегата. В его устранении не было ничего героического, душа не торжествовала от справедливости. Только серость и грязь какая-то, тоска непроходимая.

Я вышел в гостиную, плюхнулся в кресло и сообщил ребятам, что ближайшие два дня мы проведем в этой конторе все время, практически безотлучно. Спросил Рогова, как там с продуктовыми запасами. Максим ответил, что на двухдневное сидение он не рассчитывал, поэтому в магазин надо бы прогуляться. Я приказал сделать это немедленно и снарядил ему в сопровождение Боксера, который выглядел злым и расстроенным. Я предложил им поход в магазин не откладывать на потом, а сделать все сразу же, но только основательно все просчитать, чтобы не бегать дважды. Лишний раз высунулся — себя подверг риску. Накануне серьезной операции мы не имели права на такую роскошь.