Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Сергей Беляков

Появился интерес ко всему украинскому. Еще перед войной даже главной украинской газете «Рада» не хватало подписчиков, а теперь публика расхватывала украинские издания. 30 марта 1917-го Винниченко с товарищами по партии начал издавать «Рабочую газету» («Робітнича газета»), вестник украинских социал-демократов. Через несколько недель ее тираж достиг 30 000[482] – до революции о таком только мечтали. По всей России украинцы как будто проснулись ото сна. На фронте появились украинские фронтовые комитеты – в гарнизонах, полках, дивизиях. Одна за другой возникали украинские «громады» (общества, общины, кружки) – не только на Украине и Кубани, но и повсюду, где жили украинцы. Свои громады появились даже на Дальнем Востоке, где было много переселенцев с Украины: в Благовещенске, в Чите, в Хабаровске, во Владивостоке[483], в Спасске и, что кажется невероятным, в Петропавловске-Камчатском и в заграничном Харбине. Хабаровская украинская громада требовала создавать украинские народные школы на Дальнем Востоке (с преподаванием на украинском), издавать газеты на украинском, перевести православное богослужение на украинский язык. Громада Владивостока призывала «вырваться из-под власти московского[484] правительства» и возродить «цивилизованную свободную, богатую и народную Украину, что вместе с Россией, Белорусью и другими вольными народами достигнет всемирного согласия, просвещения и богатства»[485]. Появятся на Дальнем Востоке и отделения «Просвиты», и украинские школы (в Хабаровске и Владивостоке). Что уж говорить о собственно украинских землях, о тех губерниях, где малороссияне/украинцы составляли большинство.

Из автобиографии Александра Довженко: «Я выкрикивал на митингах общие выкрики, радовался, как сорвавшаяся с цепи собака, искренне веря, что уже все люди – братья, что уже всё совершенно ясно, что земля у крестьян, фабрики у рабочих, школы у учителей, больницы у врачей, Украина у украинцев, Россия у русских, что завтра об этом узнает весь мир и, поразившись осенившему нас уму, сделает у себя то же самое…»[486]

Весной в Киеве появился свой украинский парламент, своя, украинская, власть. Уже 3 (16) марта в Киеве состоялось собрание политиков и украинских общественных деятелей, главным образом «поступовцев» (либералов-прогрессистов) и социал-демократов – в основном представителей интеллигенции и студенчества. Сформировали общественный комитет. А на следующий день, 4 (17) марта было объявлено о создании Украинской Центральной рады, то есть Центрального совета. Через несколько дней во главе Рады стал профессор М.С.Грушевский, который в марте как раз вернулся в Киев из Москвы.

Михаил Грушевский далеко превосходил большинство своих соратников образованностью, интеллектом и опытом. Он был старше своих коллег по Раде, богат, свободные деньги вкладывал в недвижимость. Вернувшись в Киев, Грушевский собрался купить большой участок земли. Но его отговорил благоразумный Чикаленко: селяне скоро все равно потребуют передела земли, цены упадут.

Барин-рантье и человек довольно умеренных взглядов, Грушевский тем не менее примкнул к украинским эсерам, которые передела земли и требовали. Выбор понятен. Эсеры в 1917-м были самой многочисленной и самой популярной партией. За ними стояли миллионы мужиков, которые только и ждали, когда можно будет отнять поместья у помещиков, поделить их богатые хозяйства.

Руководство эсеров состояло из очень молодых людей, вчерашних студентов. На их фоне Грушевский еще больше выделялся и еще больше выигрывал. В своем председательском кресле в Раде он выглядел сказочным «“дедом Черномором”: небольшого роста, с большой бородой, юркий, в очках, с острым взглядом из-под седых бровей»[487]. Весной 1917-го Грушевский был необыкновенно популярен, многие украинцы считали его «гением», отцом нации[488]. Имя профессора вскоре узнали даже солдаты провинциальных гарнизонов. Грушевский никогда не оставлял своих ученых занятий и даже во время политических дебатов в Центральной раде вычитывал гранки своих научных статей.

Из воспоминаний киевского юриста и общественного деятеля Алексея Гольденвейзера: «Помню седую голову проф. М.С.Грушевского, занимавшего центральное место за столом президиума. Помню его волшебную власть над всей этой неотесанной аудиторией. Достаточно было ему поднять руку с цветком белой гвоздики, которой был украшен стол, и зал затихал…»[489]

Заместителями профессора Грушевского стали писатель Владимир Винниченко и литературный критик Сергей Ефремов, так что в руководстве украинской революции с первых же дней преобладали гуманитарии. Рада была только общественной организацией, но уже в апреле 1917-го состоялся Всеукраинский национальный конгресс, который собрал более 800 делегатов от партий и общественных организаций уже не одного Киева, а и других украинских городов и сёл. Организация численностью до 50 украинцев имела право послать на съезд одного делегата, до 100 украинцев – двух делегатов и т. д. Прибыли делегаты не только от собственно украинских губерний (где украинцы составляли большинство населения), но и из Москвы, Петрограда, Саратова. Эйфория национальной революции продолжалась. Русские и евреи с удивлением (но еще без всякой враждебности) смотрели на неожиданное, диковинное возрождение украинского национализма. «Помню этот зал, переполненный молодой, чужой мне по настроениям и говору толпой»[490], – напишет Алексей Гольденвейзер. Но либеральная «Киевская мысль» в те апрельские дни 1917-го приветствовала украинское национальное возрождение: «Надо было видеть эту общую радость при встречах вольных граждан свободной страны , повсюду звонкая, свежая, колоритная чисто-украинская речь»[491].