Карамель. Новый Мир - Кристина Тарасова

Прощаюсь и возвращаюсь в ресторан. Как же холодно… Зал шумит, гудит – коридор к нему пустует, но отдалённые беседы гостей пружинят от чёрных стен. Бегло оглядываюсь и хочу зайти под прицел камер, но тучный силуэт накрывает и, прихватив за руку, волочит в сторону. Не издаю ни звука – дядя! – и спокойно следую: замираем у гардины. Дядя гудит:

– Вся в свою мать, что за поведение?

Не поняла.

– Так мы с тобой договаривались, Карамель? Вспомни, кто ты!

Что значит «вся в свою мать»? Не поверю, что самка богомола была бунтаркой и провокаторшей. Или таковой она и была, а потому девиантное поведение перешло по генам? Не верю!

– Слышишь меня, Карамель? – восклицает дядя. – Скажи хоть слово, слышишь?

Повторяю за ним:

– Вспомнить, кто я.

– Будь добра.

Дядя кивает и отпускает, велит следовать в зал.

– Но я не знаю, кто я, – кидаю в спину.

Мужчина оборачивается:

– Чего?

– Не уверена.

– В том, что ты Голдман?

– В том, кто я такая. Я запуталась, дядя.

– Нет, тебе кажется. Здесь душно, оттого мысли вьются друг с другом подобно мостам в Новом Мире, верно? На самом деле всё тебе известно, Голдман.

Подобно мостам…Зачем он сказал про мосты? Чтобы я сосредоточилась, наверняка.

– Верь только семье, Карамель.

Спорю:

– Но семья ни мне, ни в меня не верит.

– Пускай сбросится с крыши любого дома тот, кто это сказал.

– Отчего ты решил, что эта чья-то мысль, а не моя?

– Я знаю свою племянницу, знаю дочь моего брата, знаю её родителей, знаю её воспитание, знаю её нутро, потому что проходил через то же самое. И это не твоя мысль, Карамель. Любое влияние извне пагубно, сохраняй тишину на сердце.

– Кто такая Сара? – выпаливаю я.

Дядя теряется. Пугается, волнуется, спешит собраться. Эмоции волной накатывают на него, затем теряются – впервой наблюдаю такую реакцию. Не даёт повторить вопрос, швыряет вполголоса:

– Ни одна камера не должна записать это, Карамель.

– Ответь, или я сбегу.

– Возьми себя в руки, так нельзя говорить.

– Отвечай. Иначе я развернусь и оставлю вас здесь.

Дядя быстро хмурится.

– Действуй умно, – говорит он, – и рационально подобно родовому имени «Голдман». Не совершай ошибок, Голдман.

– Вся неделя в ошибках…

– Из-за кого?

– Из-за меня.

– Ты никогда мне не врала.

– И ты от меня ничего не скрывал. Но что-то поменялось, верно?

– Я расскажу, когда смогу.

– Неубедительно. Говоришь так, чтобы я не сбегала…

– Я могу вас познакомить вас с Сарой.

– Значит, тоже её знаешь…И отец.

Задумываюсь. Пугаюсь сама. Восклицаю:

– Как же познакомишь, если она бегает внутри стен психиатрического отделения Картеля? Отправишь к ней?

– Успокойся, Карамель, у тебя глаза на мокром месте.

– Все от меня что-то скрывают, это выматывает.

– Взаимно, не замечала?

Прижимаю кулак к переносице, растираю её, дабы убежать от головной боли.

– Сколько таблеток полагается пить по утрам?

– Ты серьёзно, девочка?

– Похоже, что шучу?

– Четыре.

– Я принимаю пять, почему?

– Не может быть.

– Пять таблеток подряд, от этого у меня мозги плывут?

– Нет, не от этого. – Качает головой. – А от того, что ты пытаешься расковырять старый гнойник.

– Почему их пять? Тебе известно, хоть сейчас не ври. Тебе известно, что я подопытный кролик отца? Зови меня испытуемый номер-идеальный-гражданин-Нового-Мира, слышал о таком? Тебе известно, что отец за кошелёк какого-то финансиста отдал меня в будущем в его жёны? А что Ромео требовался лишь для охраны, роднящейся с опекой?

– Иногда великая возможность проявить чувства – уберечь от правды. Мы всеми силами пытаемся выстраивать лучший мир вокруг тебя и для тебя, Карамель.

– Почему таблеток пять?

– Самка богомола отгрызёт мне голову, если я признаюсь, уж поверь. Спроси сама.

Вруны.

Шуты.

Предатели.

– Девочка моя, не плачь. Всё наладится, обещаю.

Перебиваю собственные накатывающие слёзы:

– За всё время, что в моей жизни начала происходить какая-то путаница и неразбериха, мы поговорили единожды, хотя ты знал: мне требуется твоя поддержка, дядя, твоя совет – как всегда. И ты пропал. Ты молчал. Не объявлялся. Даже в день рождения тебя не было…

– Об этом говори тише.

– Что за дела?

Молчит.

– Я найду, кому задать эти вопросы, чтобы получить реальные ответы.

– Не вздумай. Не распространяйся о семейном.

– На самом деле всем известно, какие мы сволочи, дядя. Под видом благочестия мы наполняем город пороком. Эта постановка, этот цирк, это представление – всё жалкое и тошнотворное.

– Я лично перережу глотку тому, кто донёс до тебя эту мысль, девочка.

– Ты сумасшедший.

– И ты. И каждый здесь, уже поняла. Но будь тише – возвращайся в зал, отыгрывай роль благочестия, а вечером мы поговорим. Я расскажу тебе всё, ничего не утаю. Договорились?

Даже в такой момент он пытается заключить сделку…

И вдруг я вижу объявившийся в зале Патруль Безопасности. Серая форма двигается за спинами гостей: все заминаются, успокаиваются – не отпускают бесед, но ведут их осторожней, осмотрительней, тише. Сердце колотится, едва не выпрыгивает. В голову – макушку – отдаёт температурный удар. Что это значит? Патруль Безопасности озирается и заискивает по сторонам. Отец – его отдалённая спина – беседует с одним из представителей Палаты Безопасности.

– Лжец, – говорю я.

– Верь семье, девочка, – заключает дядя и наблюдает, как я отступаю назад.

Покидаю ресторанчик и несусь к парковочным местам. Каин – как и предупреждал – сидит в машине, наблюдает за водной гладью.

– Валим отсюда, чтоб тебя, – говорю я, заваливаясь на место подле водителя, хотя обычно езжу на пассажирских диванчиках. Обычно. Но вся неделя какая-то необычная. Понедельник был хорош, если бы не проклятое видение; после него всё пошло наперекосяк.

– Мисс Голдман, куда сегодня? – решает позабавиться Каин, а затем видит полные слёз глаза, извиняется и напряжённо поднимает автомобиль в воздух. – Прости, не думал…прости.