История леса. Взгляд из Германии - Хансйорг Кюстер

Значительную часть истории воздействие человека на лес оставалось более или менее опосредованным. Теперь человек стал определяющим фактором, появились полностью искусственные формы лесов. В первое время в таких лесах играли ведущую роль даже не деревья – важен был юридический статус, лес нужно было признать «лесом» в юридическом смысле. Ученый-лесовод Фридрих фон Бургсдорф в 1788 году определил понятие «лес» как «площадь, полностью отведенную для роста древесины», то есть «лес» стало означать уже не только площадь, занятую деревьями, но и ту, что лишь предназначена для их роста. Дефиниция Бургсдорфа удивительна, но разумна, так как только в тех местах, на которых, согласно принятому решению, должны были расти леса, они действительно могли вырасти. По дефиниции Бургсдорфа к лесным относились и площади сплошных вырубок. Теперь, когда «лес» был юридически определен, на географических картах сигнатуру «лес» получили все площади, отведенные под рост деревьев, из чего, правда, вовсе не обязательно следовало (следует), что все они действительно были лесом (или являются им сейчас).

Наиболее выгодно было сажать форсты на полностью безлесных или целиком вырубленных участках. Там легче всего было заложить напоминающую шахматную доску сеть кварталов-объездов с разделяющими их дорогами-просеками. Обустройство дорог требовало серьезных затрат, их нужно было укреплять, чтобы они могли долгое время служить для перевозки древесины. Прежде принято было, как и на проселочных дорогах, прокладывать новые колеи рядом со старыми, разбитыми. Теперь в форстах дороги клали на твердых насыпях и с обеих сторон окаймляли рвами. Помимо этого, сажали аллеи, засаживая деревьями сначала обочины дорог, а уже после этого – участки за их «спинами». Это заметно по тому, что вдоль дорог часто растут деревья других видов, нежели глубже в лесу. Аллеи служили и кулисами, скрывавшими ряды стоящих сзади деревьев (может быть, не столь красивых) и придававшими лесу обманчивую привлекательность.

Что именно высевать или высаживать на отдельных участках леса (выделах или кварталах), определялось при регулярном лесоустройстве – официально организованном планировании каждого выдела. Еще в княжеских дендрариях проводились опытные посадки различных видов деревьев, привозимых со всего мира. Так что выбор был не только из отечественных видов, но и из других – например, дугласии, робинии и сербской ели. Наибольшей поддержкой пользовались различные виды елей. Во-первых, ель очень быстро растет, так что посадки ели обещали дать в скором времени максимально возможный объем ценной древесины. Во-вторых, древесину хвойных деревьев легко транспортировать по воде. В-третьих, ожидалось, что ель будет хорошо расти даже на неплодородных почвах. Только на самых бедных почвах, прежде всего песчаных, вместо ели высаживали сосну, древесина которой была менее ценной, но также обладала высокой плавучестью.

Особенно активно шли посадки еловых лесов в Пруссии. Это государство с невысокой численностью населения и весьма значительной площадью после Венского конгресса 1815 года[122] простиралось от Мемеля (сегодня – Клайпеда, Литва) до Рейна. Однако естественные еловые леса росли лишь в некоторых частях Восточной Пруссии и Шлезии (Силезии), а также на вершинах Гарца. Через Пруссию протекали несколько крупных рек, служивших для плотового сплава хвойного леса (прежде всего, ели); ель (или пихта) входила в состав плотов, сплавляемых по Одеру, Эльбе и Рейну. Безусловно, для Пруссии с ее большими площадями и малой плотностью населения было бы очень выгодно самой торговать еловым лесом, переправляя его плотами по рекам, а не зависеть от поставок хвойных из Южной Германии. Таким образом, ель, в естественных условиях в этой стране почти не встречавшаяся, стала «прусским деревом», и по всей Пруссии «голова к голове» выстроились ровные колонны еловых посадок, вызывающие стойкие ассоциации с марширующими в строгих порядках военными формированиями[123].

В молодых форстах ели высаживали слишком близко друг к другу. Уже через несколько лет насаждения прореживали. Вырубаемым в форстах маленьким елочкам нашлось особое применение: самые красивые из них продавали в качестве рождественских деревьев, и с XIX века они стали неотъемлемой принадлежностью немецкой (прусской) рождественской традиции. Прежде использовавшиеся в этой роли вечнозеленые растения, такие как падуб или омела, вышли из моды; сегодня их зелень служит рождественским украшением только в Западной Европе, где не сажали или почти не сажали ель.

В форстах либо высевали семена деревьев, либо высаживали деревца, подрощенные в питомниках. Посадка саженцев давала лучшие результаты, потому что на отведенных для создания искусственных лесов площадях было очень много животных, маленькие проростки часто выедались, а подросшие деревца были сильнее и устойчивее. Лесопитомники создавались в различных местах – в пределах деревень на бывших пахотных землях, в центрально расположенных населенных пунктах. В Пруссии создание первых питомников относится к 1821 году. Крупные питомники возникли к западу от Гамбурга, вокруг Пиннеберга и Хальстенбека, в Рете под Лейпцигом, Меккенхайме под Бонном и во многих других местах. Ассортимент их включал (и включает) не только лесные породы, но и кустарники для живых изгородей и городских садов и газонов, а также плодовые деревья. Правда, в XIX веке многие из них лишь закладывались, основной рост и успехи этих предприятий, формирующих сегодня облик целых провинций, начались в первой половине XX века. Все населенные пункты, в которых создавались питомники, имели железнодорожное сообщение, история лесопитомников связана с развитием сети железных дорог, по которым молодые деревья и кустарники доставляли к местам назначения.

Устройство форстов требовало соблюдения множества условий. Нужно было не только думать о том, где высевать семена, или, желательно, выращивать саженцы, но и построить лесничество – это делалось по большей части на лесных опушках или по окраинам деревень, часто в живописной местности, и обустроить участки для охоты – той формы побочного лесопользования, которая ни при каких обстоятельствах не подлежала ликвидации. Специально расчищались поляны, куда можно было привлекать дичь. Порой их даже распахивали и засевали полевыми культурами или выставляли ясли с подкормкой. На просеках ставили охотничьи вышки в несколько метров высотой для хорошего обзора и чтобы звери не учуяли запах охотника.

Хотя леса, созданные лесными службами, были чисто искусственными, но вскоре они стали восприниматься, хотя в основном подсознательно, как естественные. Ведь для Центральной Европы лес был естественным ландшафтом, и люди считали, что он всегда был и остается природой, какие бы породы его ни составляли. Но уже в XIX веке, когда только начали массово сажать леса, их создатели задумывались об эстетике будущих ландшафтов. В 1855 году главный советник по лесу Генрих Христиан Буркгард опубликовал книгу «Säen und Pflanzen nach forstlicher Praxis. Ein Beitrag zur Holzerziehung»[124], в которой описал процесс создания форстов из отдельных видов деревьев. Единственная глава, в которой лес выступает как целое, посвящалась «украшению лесов». Этот пример показывает, что поэтическое преклонение перед лесом, его символическое значение оставались в человеческом сознании всегда и везде. «Леса – лучшие украшения стран и земель», – так звучит первая фраза этой главы.