Под Золотыми воротами - Татьяна Луковская

— А какие люди?

— Я сначала хотел назад поворотить, а потом все же к ним вышел.

— Леоша, да разве так можно! — Любим сокрушенно покачал головой. — Мертвяка испугался, а к живым неизвестным воям вышел! А если бы они тебе вред створили?

— Не створили, я сказал, что кровник Горяя, и шел ему мстить, они смеялись. А я им деда своего назвал и отца, ну и тебя как зятя. Они об тебе ведают. Покормили меня, ну и сказались, что ростовцы.

— Ростовцы? — Любим задумчиво погладил бороду.

— Да. К ним в град верхом примчалась некая вдовица. Так скакала, что лошадку загнала, та замертво пала. А вдовица эта сказала, мол, ищу верных другов князя Ярополка Ростиславича, кто бы за него мстить захотел. А в Ростове вои Ярополковы были, которых князь Всеволод из полона отпустил. Князь ваш… наш князь ведь только князей и бояр в порубе оставил, а простых воев с миром пустил. Так вот, — Верша выдохнул, словно собирался взбежать на высокую гору, — баба эта поведала, что ее муж князя Ярополка до последнего вздоха защищал, да подручники Горяя его убили, ее снасильничали, а князя во Владимир утащили. И она мести вопрошает.

— Вдовица, говоришь? — Любим потер шею.

— Да, — согласно кивнул мальчишка. — Она их и навела, но сама с ними не поехала, побоялась, в Ростове у добрых людей осталась. Один из воев, сказывали, готов ее в жены взять, хороша больно. А кто ж такая? В Липице баб-то не было, дозорные находниками там служили, а семьи у них по Вороножу в вервях сидят.

— Да мало ли баб обиженных, — неопределенно ответил Любим.

«Вот так Отрадка! Честная вдовица! И коня умыкнула, и куда скакать сообразила, а я ее за дурочку мнил. Сгубила полюбовника, местью полной грудью надышалась. Нет, баб обижать нельзя, ой нельзя. Мириться со своими пойду».

— Ладно, забудем об том. Завтра к меднику пойдем, броню тебе закажем.

Трапезничали в молчании, Марьяша, не поднимая глаз, ковыряла ложкой в каше, всем обликом выражая глубокую обиду. Любим пытался поймать ее взгляд, но она упорно на него не смотрела. Мать, давно бы уже простила сына, но подыгрывала невестке, хмуря седые брови. «Ну как дети малые».

— Почивать хочу, — поднялся Любим, — пойдем, сапоги мне снимешь, — небрежно кинул он Марье.

Жена послушно встала, так же обиженно поджимая губки.

В тоскливом молчании они прошли крытыми переходами до ложницы, но едва затворилась тяжелая дверь, как Любим сгреб строптивицу в охапку и принялся ласково целовать. Марья, немного для виду поотбивавшись, сбросила суровость и откликнулась, отвечая нежной страстью.

— Любушка, голубчик, как же ты меня напугал, — шептала она, подставляя шею для настойчивых губ. — Да мы же с матушкой волнуемся.

— Курочка моя, волновалась за меня, да? — улыбнулся Любим.

— Давай больше не будем сердиться друг на дружку, — спешно разматывая поневу, промурлыкала она.

— Давай, — легко согласился он, понимая, что ссориться они все же будут, но не часто, этак пару раз за седмицу, но не больше.

Чувства захлестнули, и супруги завалились на мягкую кровать, утопая друг в друге. Все время после ранения Марья никак не могла полностью расслабиться в объятьях мужа, окунуться в ощущения, ей все казалось, что сейчас ему станет худо — закровит бок, закружится голова, с любимым Марьяша была бережна и осторожна. И только сейчас страсть затуманила сознание и заставила без оглядки отдаться ласкам, раствориться в жарких объятьях.

«А и можно другой раз повздорить, чтобы так-то замириться». Любим перевел дух, в изнеможении откидываясь на подушку.

— Дурно тебе? — беспокойно заглянула ему в глаза Марья.

— Хорошо мне, — чмокнул ее в нос Любим. — А я сегодня такую глупость на княжьем дворе ляпнул, и чего меня за язык потянуло?

— А чего ляпнул? — потрепала его по волосам жена.

— Да так, говорю же — глупость.

— Какую? Ну сказывай, — чем больше Любим отнекивался, тем с большим любопытством приставала Марья.

— Что ты мне родишь к Троице, — наконец выдал Любим.

— От чего же это глупость? — сдвинула брови жена.

— Ну, так еще ж..

— Сказал, значит рожу, я у тебя послушная супружница.

— Да ну? — иронично приподнял он бровь.

— Так и есть.

— Ох, Марья, — прижал он ее к себе. — А знаешь, князь мне сегодня проговорился… что Ярополк зряч, не ослепили его, якобы Всеволод не дал, прежней дружбы ради.

Любим ждал от Марьи ответа. Она задумчиво смотрела в трепещущее тонкое пламя светца.

— Ты ему веришь? — медленно проговорила жена.

— Не знаю.

— И что теперь?

— Теперь? — Любим тоже посмотрел на слабый огонек. — Теперь грехи будем замаливать, землю Суздальскую от ворога беречь и детей растить. Может Бог сжалится.

— А старик Кун сказывал, ноги у него ломило, значит по утру метель жди, — потерлась щекой о плечо мужа Марья.

— Какая там метель, до зимы еще далеко, — отмахнулся Любим.

А где-то там, за мутным слюдяным оконцем, мягкие хлопья уже срывались с темного неба, покрывая легким пушком гонтовую крышу светлицы.

Апрель 1184 г.

Владимир горел. Голодное пламя жадно заглатывало одну за другой избенки посадской бедноты, лизало длинным языком крыши боярских теремов, вгрызалось в изгороди и частоколы. Сухой полуденный ветер отщипывал от пожарища толстые снопы и перекидывал их с одной улицы на другую. Где и когда полыхнуло впервые, теперь уж не узнать, город превратился в большой костер.

Любим с домочадцами сбегал под гору по узкому кривому переулку к спасительным Волжским воротам, за которыми начинался берег Клязьмы. Быстрее, быстрее из адского пекла! А мимо метались люди. Кто-то, как и семейство воеводы, летел к реке, кто-то безрассудно спешил вверх, в надежде спасти хоть какое-то добро. Крики, плач, стенания…

Огонь подступился к хоромам Любима так быстро, что они с Марьей успели захватить только самое ценное — детей. На плечах отца, от страха вцепившись ему в волосы, сидел трехлетний Дмитр, за руку Любим тащил шестилетнего Михалку, Марья, прижимая к груди, прикрывала от пепла крохотного Тимофея. Рядом груженым стругом плыл Могута, неся на плечах старика Куна. Жена Могуты Дарья, раздобревшая баба, тащила на спине узел с какими-то пожитками, подгоняя вперед двух девчушек десяти и семи лет, тоже нагруженных пожитками. И кода успела собрать? Другие домочадцы не были так проворны и спешили налегке, лишь бы унести ноги.

— Леонтий с невесткой где?! — завертела головой Марья. — Ле-о-ша-а!!!

— Да вон они бегут! — махнул головой Любим.

Верша, отпихивая от брюхатой жены напирающую толпу, нагонял их справа.