Солдат удачи - Михаил Ахманов

Зерна бхо и хранилища Темных были – и оставались – единственным поводом для конфликтов, и это подтверждали не только легенды, не только рассказы шир-до, но сам язык: в рами и фунги не имелось слова «война» – как, очевидно, и в других бытовавших на Диске наречиях. Зато был термин «балата», и обозначал он то же самое.

* * *

На исходе второго цикла Дарт, с Брокатом на коленях, сидел в круглом внутреннем дворике, служившем шир-до хранилищем древностей и местом для трансцендентных размышлений. Жилище Нараты располагалось в самом верхнем ярусе, и в нем сотворили не только подземные камеры и коридоры, но также подобные залы без крыш – может быть, кровлю разрушили копатели-бхо еще в незапамятные времена, а может, так и было задумано таинственным архитектором, построившим лабиринт. Так ли, иначе, но дворик выглядел уютно – сорок шагов в диаметре, со стенами, задрапированными синим плющом, с колодцем для дождевой воды и двумя арками, пристально глядевшими друг на друга. Одну из них закрывала циновка из тростника, и в глубине, в просторной нише, хранились свитки и шкатулки со всякой всячиной, а главное – ларчик с драгоценными зернами бхо; другая вела в помещение, откуда по многочисленным ходам можно было попасть на тихую безлюдную террасу, пройти к спальным кельям, кладовым и большой светлой комнате с треугольными дырами-окнами – в ней шир-до трапезовал и принимал гостей, нуждавшихся в его совете. Посередине дворика, перед колодцем, росло дерево туи; ветви его расходились, как спицы зонта, и длинные багряные листья ниспадали с них, затеняя солнечный свет и придавая коже стоявшего рядом Нараты чуть заметный розоватый оттенок. У корней дерева не было груды жертвенных камешков и раковин, зато торчал из земли большой бугристый валун размером в половину спального ложа.

– Бхо-кормилец, – произнес Нарата, осторожно касаясь валуна ладонью. – Очень старый бхо, унаследованный мной от отца, а им – от далеких предков. Старый, но еще живой… Может быть, я покажу, что он умеет, и ты возьмешь себе такой же. В счет доли, что причитается тебе.

– Раньше, чем взять, надо найти, – заметил Дарт, опуская веки. После дня, проведенного под жарким солнцем в городе, на мостах, причалах и террасах, где толпился народ, было приятно сидеть здесь в уединении и прохладе, слушать шелест листвы, негромкий голос шир-до и мерное посапывание лежавшего на коленях зверька.

– Найдешь! – откликнулся старик. – Найдешь. Кормилец редко попадается, очень редко, но ты удачлив.

– Найду, а ты пробудишь бхо к жизни?

– Нет, это женское искусство, сын мой, и оно мне недоступно. Я многое знаю и умею, но не все могу, ибо я шир-до, а не шира. Я мужчина, и уже немолод, хотя не собираюсь обрести покой под деревом смерти… Но кое в чем я уступаю даже обычной женщине.

– Например?

Старик сощурился в усмешке.

– Например, я не способен произвести на свет дитя. Ты, мне кажется, тоже?

– Мон дьен! – Дарт открыл глаза и всплеснул руками. – Конечно, нет! Я даже не смог этому поспособствовать!

– О том мне известно. Шира, моя дочь, говорила… Но ты старался, очень старался, и даровал ей пусть не жизнь, так немного счастья.

– Надеюсь, – сухо промолвил Дарт, гладя дремлющего на коленях Броката, последнюю связь между ним и Нерис. – Но счастье, сир, – нежный цветок: дунешь сильнее, и лепестки облетают… Теперь твоей дочери придется искать другого принца своей мечты. – Он вскинул взгляд на старика и сменил тему: – Хочу спросить, почтенный шир-до. Красное и желтое время я провел в городе и увидел, что людей в нем много, но город еще обширней. Есть незанятые жилища, есть деревья, роняющие плоды, есть пустые причалы, и на озере только шесть рыбачьих лодок… Странно!

Нарата огладил лысину.

– Кажется, ты удивлен? Но почему? В Лиловых Долинах столько людей, сколько могут прокормить деревья и озеро. Не больше и не меньше.

– Это и удивительно! – Вытащив кинжал, Дарт провел линию на земле. – Первое: женщины рами, рожая детей, продляют свою жизнь и молодость. Второе: сохранить молодость и красоту – мечта всех женщин, и каждый, кто утверждает иное, или глупец, или лжец. Третье: значит, женщины рами рожают, рожают и рожают… – Решительно перечеркнув нарисованные линии, он подвел итог: – Раны Христовы! Да если не одеть их силой в пояса невинности, они начнут ловить мужчин на улицах, и через два поколения город переполнится людьми!

– А! Вот ты о чем! – Поигрывая джелфейром, свисавшим с морщинистой шеи, Нарата принялся мерить шагами дворик от одной арки до другой. – Я не понял, о каких поясах ты говоришь и почему в них надо одевать ни в чем не виноватых женщин, но это не столь уж важные подробности. В наших краях женщины любят цветы и ожерелья, в твоих – такие пояса, но всюду и везде мечтают быть красивыми и молодыми. И не торопятся в погребальный орех… В этом, сын мой, ты, конечно, прав. – Словно подтверждая сказанное, старик хлопнул ладонью по стволу туи и хитро прищурился на собеседника. – Ты знаешь, что молодые женщины, прежде не имевшие детей, могут зачать только в синее время?

Дарт кивнул.

– По милости Элейхо, это так.

– Элейхо в том не виноват, сын мой, ибо мир наш сотворен не им самим, а его Детьми. И сотворен он так, что женщина может в первый раз зачать, когда ее тело тяжелеет, а с неба, покрытого тучами, льются дожди. Дожди, я думаю, ни при чем, а вот тяжесть… – Старик остановился, сорвал с дерева туи увядший лист и бросил на бугристую спину бхо. Лист исчез, словно его всосали невидимым ртом. – Так вот, женщина приносит первое дитя, и второе зачатие идет быстрей и легче. Много быстрей и легче! С конца зеленого времени до начала красного… Понимаешь?

Дарт снова кивнул. Слова Нерис звучали в его в ушах: «У меня еще не было детей, ни одного! Как я могу понести в другое время, кроме синего? Я ведь не самка тьяни и не откладываю яиц!» «Интересно, – подумал он, – а как это бывает у самок тьяни?»

– Женщин, родивших дважды, мы называем койну-таа, что значит «исполнившая долг». Для них всякое соитие с мужчиной ведет к тягости, причем в любое время, кроме желтого. Койну могут выносить еще десять или двадцать детей, но срок, пока зародыш новой жизни зреет в материнском чреве, не мал и составляет двести тридцать циклов. Все это время женщина не может дарить радость ни себе, ни своим мужчинам. А это значит…

Религиозный запрет?.. или что-то другое?.. – мелькнуло у Дарта в голове. Он прочистил горло, и шир-до, прервав свою речь, повернулся к нему.

– Ты что-то хотел спросить?

– Да, монсеньор. Не касаться женщин, которые в тягости, – это обычай? Таковы законы в ваших краях?

Единственный глаз старика широко раскрылся. Как он глядел… Неприятное чувство кольнуло Дарта – так смотрят на сумасшедшего.

– Обычай? Законы? Хмм… Нет, сын мой, этого я бы не стал утверждать. Просто… хмм… сужение канала в… в одном важнейшем органе… – Он лукаво подмигнул. – Бывает на пятый-седьмой цикл после зачатия, и тут уж ничего не сделаешь! Ровным счетом ничего, к великому горю мужчин!.. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю?