Манящий запах жареной картошки - Ирина Степановская

— Но почему же он стал таким? И в кого?

— Ни в кого. Он всегда был сам по себе. Природа совершила очередной выброс.

Он видел перед глазами мальчишку. Своего сына, про которого он не мог думать, что тот подонок. Видел его перекошенное злобой лицо, слышал слова, которые он выплевывал между глотками пива и затяжками сигарет: «И вы смеете учить жизни меня? Меня? Вы, недобитые вшивые интеллигенты! А что вы имеете, чтобы учить жизни? Сраные «Жигули», деньги на которые копили всю жизнь? Сидите в хрущобе, когда другие строят особняки! Ведете здоровый образ жизни! Ходите по музеям! А настоящей жизни не знаете! Да случись вдруг что, любой нормальный пахан сможет одним пальцем раздавить вас, как червяков!»

— Может быть, мальчик был прав, когда обвинял нас? — задумчиво произнес он.

А она подумала: «В кого он был таким? Конечно, в отца. Он так же, как и отец, обожал разводить демагогию, вместо того чтобы что-то предпринять самому. А мы боялись открыть рот, чтобы, не дай Бог, не сказать то, что может ему не понравиться! Как же, ведь это непедагогично! Мы должны уметь слушать подрастающее поколение! А он нас все поучал, все рассказывал, какие мы дураки, какие кретины! Я просто не могла оставаться с ним в квартире одна. Он постоянно провоцировал всех на скандал, требовал денег, и я не могла не давать, потому что тогда он грозился украсть. И это был тот человек, тот мальчик, которого я лелеяла маленьким, которому читала красивые книжки, показывала картины импрессионистов и рисовала барашка Экзюпери?!»

Ей стало жалко себя. Что она видела в жизни? О, современницы наших мам! Какими книгами они зачитывались в шестидесятые? Их кумирами были женщины Ремарка, Хемингуэя, Ирвина Шоу… Слабые, бездельничающие, страдающие… Как удавалось этим героиням оставаться свободными? Ездить по всему миру? Очень просто — у них не было детей. Зато их мучило одиночество. Ее бы тоже мучило, если бы она не прошла этот ад. Так хотела ребенка! И с ужасом наблюдала, как все старания уходят впустую! Она сидела с ним дома, не работала. Решила — уж если муж не с ней, так хоть воспитает сына! Как бы не так! Она выжидала, воспитывала примером, бегала по стадиону, а сын в это время с равнодушным видом сидел на лавочке и кидал в нее камешки, когда она пробегала мимо. Она не могла заставить его побежать вместе с ней!

Она чувствовала — у мужа кто-то есть, и считала, что это несправедливо. Она должна была победить соперницу. Каждый вечер мазала лицо кремами и сидела на яблоках и кефире. И вот соперница исчезла. Она не знала, куда та девалась, думала — вышла замуж. Дай Бог ей счастья! Но муж все равно не вернулся в ее постель. А сын — ушел на Ленинградский вокзал. Но она была в этом не виновата!

Он сидел и плакал, сняв лыжную шапку, уткнув в нее лицо. Снег так и лепил прямо в стекла. Ей стало его жаль.

— Ну не плачь! Ну пожалуйста!

Страшная боль, казалось, разорвет ему грудь, но он не хотел обращать внимание на боль. Ее слова были полны сочувствия, но он не нуждался в них. Ему был нужен сын.

— Ну не казни ты себя! — Она сама готова была заплакать. — Ты зарабатывал деньги, как мог, чтобы он их тратил. Почему он не хотел поработать вместе с тобой? Или не стал учиться, чтобы сказать: «Мама, папа, я получу профессию, встану на ноги, и вы не будете так напрягаться»? Почему он считал, что все должно быть ему принесено на блюдечке?

Говорил, что учится — не ходил в институт целых два года! А мы причитали: «Ему неинтересно! Он способный, ему просто скучно!» Этот его постоянно блудливый, наглый взгляд! Выбритая на один бок башка! Жуткие серьги! И эта куриная музыка, которую он слушал! А то, как он говорил мне: «Вы, бабы, дуры!» Ему просто нравилось бесить нас! — Она помолчала, потом сказала устало: — Ты как хочешь, а я уже рада, что больше не несу этот крест. Не хожу по адвокатам, не знаю, когда принимает декан на его факультете. Я больше не хочу посыпать голову пеплом. Я старалась делать для него все, что могла. Конечно, непременно найдется масса моралистов, которые будут осуждать каждый наш шаг, постфактум советовать — надо было делать так, но не эдак. Выдавать сентенции типа — жить надо праведно. Но мы и жили праведно. Не пили, не воровали, никого не обманывали, животных не мучили, в политике не участвовали. И если наш сын — выпавшая нам кара неизвестно за что, то я уже искупила свою вину до конца!

Он отнял шапку от опухшего от слез лица:

— Но почему это все случилось с нами? Неужели мы злее, глупее других людей?

Она, задохнувшись от горечи, от волнения, повернулась к нему:

— Ты давно не был вечером на прудах?

— На каких прудах?

— На Чистых прудах. Съезди, посмотри, что там делается. Вот идут там толпой эти мальчики и девочки в черных лохмотьях и блестящих юбках, почти все хорошо подшофе, или обкуренные, или исколотые. И это не приезжие дети. У них есть родители, которые также, как мы, не могут с ними справиться, и поэтому терпят все, лишь бы дети остались с ними, лишь бы были живы. И это дети не алкоголиков и проституток. Я знаю, милый, нет. Поверь, я много раз бывала в таких местах.

Она робко погладила его по плечу:

— Все теперь позади. Если есть где-то другая жизнь, я надеюсь, что в ней он будет другим. Но нам не за что вечно казнить себя!

Она вспомнила, как в те годы, когда она думала, что муж уйдет к другой, мечтала встретить новую любовь и отомстить. Не хотела быть нелюбимой женой, мечтала о другой жизни. Но новая любовь не пришла, и тогда она стала считать себя одинокой. Она была умной, она понимала — эгоизм сына мог быть и ее эгоизмом.

Он сказал:

— Тебе надо молиться!

— За кого? За тех подонков, которые его убили в пьяной драке?

В ее душе черной ямой опять разрослась пустота. Фонари от вьюги погасли. Огромной белой горой впереди высился мост. Ему было стыдно своей слабости, но он ничего не мог поделать. Он положил на руль голову, обхватил ее руками. Он думал: «Зачем она цепляется за меня? Она еще может опять выйти замуж… А я? Я больше не могу никого полюбить. Но сын у меня все время перед глазами. Как болезнь. Смерть. Мне больше не выдержать. Я не хочу ей мешать. Пусть живет, если может. Я так надеялся на сына! Думал, он будет лучше, умнее, счастливее! Какой он был шалун! Веселый, игривый! Как незаметно все началось…» Он видел тот день, когда сын уходил. После очередной ссоры, вранья из-за денег и порции унижения и страха, которые он опять им доставил, он, хлопнув дверью, ушел, а они с женой, выскочив на балкон, только услышали, как взревел мотор чьей-то чужой мощной машины. И жена тогда сказала:

— Оставь. Тебе на «Жигулях» не догнать. И ты уже ничего не изменишь. Никогда.

Уходя, сын сказал ей:

— Ты сучка!

А ему:

— Ты никто! У тебя никогда нет денег!

Но невозможно его забыть, их мальчика. Их кровь.

Он думал — она заснула. Как и каждую ночь, она тихо, скорбно лежала с печальным бледным лицом — он не мог понять, как она умудряется хорошо выглядеть по утрам. Но она не спала. Она вспоминала их жизнь и пыталась, не щупая, почувствовать маленький узелок в левой груди, по поводу которого она все оттягивала обратиться к врачу.