Царь и султан. Османская империя глазами россиян - Виктор Таки

Процитированные в «синих книгах» британского парламента слова Николая I об Османской империи как о «больном человеке» отражали уже устоявшееся восприятие исторического противника как обреченного на гибель[489]. Подобное восприятие «другого» возникло не сразу. Оно кристаллизировалось постепенно, в процессе систематического и осмысленного поиска российскими элитами моделей дипломатического действия и военной организации, которые позволили бы их стране преодолеть свою маргинальность. Данный поиск моделей составлял тот базовый политический и интеллектуальный контекст, в котором особенности османского подхода к международным отношениям и их способ ведения войны были описаны и реинтерпретированны в качестве проявлений ущербности османов и их чуждости европейским понятиям. Эта реинтерпретация происходила в контексте череды русско-турецких войн и растущего знакомства российских элит с западноевропейскими описаниями Османской империи. Данные войны продемонстрировали превосходство европейских принципов военной организации, перенятых Петром I и его преемниками. Переводы же французских и британских ориенталистских текстов на русский предоставляли образованным подданным царя возможность артикулировать свое собственное восприятие державы султана.

В этой главе рассматриваются репрезентации Османской империи в работах российских авторов до середины XIX столетия. Переводные и отечественные описания путешествий, а также статистические описания заключали в себе практически всю совокупность российского знания об историческом противнике до момента возникновения османистики как особой отрасли востоковедения, что произошло довольно поздно. Адресованные широкой аудитории, эти публикации могут рассматриваться как свидетельства существовавших у образованных россиян представлений об Османской империи[490]. В силу их количества эти работы составляли интеллектуальный горизонт как для тех, кто активно участвовал в идейных дискуссиях, так и для тех, кто ограничивался простым чтением «толстых журналов». Посредством этих публикаций Османская империя становилась элементом интеллектуального фона дебатов об отношении самой России к Европе и Азии[491].

Хотя российские авторы следовали западноевропейским интеллектуальным моделям, они внесли свой собственный вклад в развитие ориенталистского дискурса. Специфичность этого вклада обуславливалась не столько особым отношением России к Азии, сколько маргинальностью положения самой России в символической географии Европы[492]. Периодические ремарки западноевропейцев относительно «полуварварского» характера самой России были одним из проявлений этой маргинальности[493]. Другим, и не менее важным, было определенное самодистанцирование россиян от западных наций в своем качестве учеников и критиков европейской цивилизации. Посредством манипуляции западноевропейскими ориенталистскими идиомами российские наблюдатели Османской империи одновременно утверждали свое членство в этой цивилизации и подвергали критике некоторые ее стороны. В результате порицание традиционной организации Османской империи сопровождалось имплицитным или явным осуждением политики вестернизации, которую в определенный момент стали проводить османские султаны. В этом смысле российский ориентализм был одновременно и проявлением российского окцидентализма.

То, что Россия была первой страной, чьи правители стали осознанно проводить политику вестернизации, составляло важнейшую особенность российских отношений с Османской империей, если не с Азией в целом. Это обстоятельство стало особенно важным для османов после того, как череда поражений в войнах с северным соседом заставила султанов следовать примеру Петра Великого в деле военной модернизации своей страны. В результате положение Османской империи по отношению к России стало чем-то напоминать положение самой России по отношению к европейским нациям. Хотя османы стали перенимать европейскиемодели международных отношений и военной организации, они следовали в этом российскомупримеру. С одной стороны, этот процесс грозил положить конец российскому военному превосходству и тем самым подорвать ориентализирующие репрезентации Османской империи как стагнирующей и клонящейся к упадку. С другой стороны, Османская империя вступала на путь вестернизации на столетие позже России. Исторический промежуток между реформами Петра Первого и османских султанов позволял российским комментаторам представлять политику последних как ущербную в том или ином смысле. Дискурсивная стратегия российских авторов заключалась в том, чтобы превратить свою большую опытность в вопросах вестернизации в «позициональное превосходство», которое, как отмечал Саид, «предоставляет западному человеку целый ряд возможных отношений с Востоком, сохраняя при этом его верховенство»[494].