Царь и султан. Османская империя глазами россиян - Виктор Таки

Через несколько месяцев после объявления Россией войны Порте в 1735 году Вешняков, все еще находившийся в Константинополе, снова уверял свое начальство в Петербурге, что у османов не было дееспособных чиновников, способных навести порядок в политических, военных и финансовых делах. По свидетельству российского посланника, «[всяк] от нижняго до высшаго не о государственном, но о своем токмо особом благе и сохранении печется». В результате османы «елико прежде были страшилищем, толь ныне достойны всякого презирания» и сами «громогласно кричат что конец их беззакония приходит и Ваше Величество имеете их искоренить (да сподобит Всевышний свою благодать излиять и сие в действо произвести Вашего Величества правлением)». Вешняков был настолько уверен в скором падении Османской империи, что рассматривал в качестве проявления ее слабости даже решение османов не заключать его в Семибашенный замок: «Порта свои прежние варварские обычаи отменила и старается, дабы ни малые не подать причины к огорчению дел, из чего явно и ясно видимо ее слабое состояние»[516].

В XVIII столетии образованные россияне могли встретить упоминания об упадке Османской империи в опубликованных сообщениях французских дипломатов относительно восстаний янычаров, а также в описаниях османского государства, составленных Полом Рико и Луиджи Фердинандо Марсильи, переведенных на русский[517]. Не менее значимым могло быть и влияние союзника Петра I в неудачном Прутском походе, молдавского князя Дмитрия Кантемира, чей посмертно опубликованный труд «История возвышения и упадка Османской империи» пользовался большой популярностью в европейских ученых кругах и оставался непревзойденным вплоть до начала XIX столетия[518]. Хотя полный русский перевод этой работы, завершенный в 1719 году, не был опубликован, Кантемир, проведший последние двенадцать лет своей жизни в России, имел широкие возможности поделиться своими знаниями об Османской империи с царем и представителями российской элиты[519]. Тем не менее мысль об османском упадке имела мало практических последствий, поскольку русско-турецкая война 1735–1739 годов не принесла решающего успеха России, чье внутреннее состояние в десятилетия, последовавшие за смертью Петра I, также не отличалось стабильностью. Прошло немало времени, прежде чем простая осведомленность о беспорядках в османском государстве превратилась в уверенность в том, что османы слабее России.

Российское описание Османской империи, опубликованное под конец этой войны, подхватило уже знакомую идею о том, что держава султанов не была столь могущественна и богата, насколько это могло показаться, принимая во внимание ее размеры[520]. Эта слабость была результатом непрочности османского контроля над многочисленными протекторатами, чьи правители были готовы воевать за Порту только при условии получения от нее денежных подачек. Большая дань, собираемая с Молдавии и Валахии, шла не столько в османскую казну, сколько в карманы местных пашей и их гарнизонов[521]. Согласно автору, «как Турецких цесарей титул страшен, так против того власть сих монархов бедна, а жизнь их сожаления достойна» ввиду постоянного страха потерять престол и быть убитым[522]. Противопоставляя видимость и скрываемую ею реальность, российский автор воспроизводил риторический прием, который часто применялся в европейских описаниях Османской империи XVII столетия. Тем не менее в этот период российскими авторами еще не предпринималось попыток посмотреть на соотношение видимого могущества и действительной слабости в исторической перспективе и утверждать, как делали некоторые европейские авторы, что Османская империя стала заметно слабее в последние десятилетия или столетия.

В то время как россияне петровской эпохи интересовались состоянием султанской армии и флота, а также внутренним управлением Османской империи, их потомков в середине XVIII столетия привлекали и более общие аспекты культуры, такие как состояние просвещения у османов. Это изменение объясняется расширением рамок вестернизации самой России, которая при преемницах Петра Великого все чаще включала в себя имитацию европейских мод и культурных практик наряду с военными и административными технологиями. Уже в конце царствования Елизаветы Петровны образованные россияне находили, что «просвящения [турецкий] народ ни малейшего не имеет, ибо леность и сластолюбие столь отягчили их сердце, что они никую должность положенную действительно не могут править». Автор этого наблюдения М. И. Прокудин-Горский, бывший кавалером при российской миссии в Константинополе, сводил османское образование к изучению арабского языка и отмечал, что «свободных наук они не знают»[523].