Царь и султан. Османская империя глазами россиян - Виктор Таки

Как и описания османского посольского обычая или способа ведения войны, российские описания общего состояния Османской империи демонстрируют процесс постепенной ориентализации южного соседа. Несмотря на взаимную враждебность религий, ранние российские тексты об Османской империи не содержали критики османской политической системы как таковой, а поразительный успех, который сопутствовал султанам в XV и первой половине XVI столетия, даже превращал их в пример для подражания для правителей Московского государства. Взяв за основу «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора Искандера, Иван Семенович Пересветов в середине XVI столетия предложил необычную интерпретацию падения Константинополя и возрастания османской мощи[495].В своей «Большой челобитной» молодому Ивану Грозному Пересветов охарактеризовал это событие не как результат божественного наказания греков за унию с Римом, но как урок того, что может произойти в случае, если правитель не установит «правду» в своей стране. Для Пересветова «правда» заключалась в подавлении боярской оппозиции и в укреплении войска. Избрав для артикуляции своих идей в качестве персонажа современного ему молдавского князя Петру Рареша, Пересветов восхвалял султана Мехмеда Завоевателя, который «Неверный царь, да Богу угодно учинил»: он назначал судей с хорошим жалованьем и собирал судебные взносы и другие налоги в казну, которую использовал для того, чтобы «воинникам серца веселити» и «великую правду во царство свое ввел и купцемъ куплю уставил купити и продати одним словом хотя на тысящу рублевъ»[496]. Согласно Пересветову, политика султана коренным образом отличалась от политики последнего византийского императора и самого русского царя, которые позволили своим боярам богатеть и вести праздную жизнь. Совет Пересветова был очевиден: чтобы избежать судьбы Константина XI, Ивану необходимо было следовать примеру Мехмеда Завоевателя.

«Большая челобитная» уникальна в своем использовании османского султана в качестве примера для подражания для русского царя. Составленная в момент, когда Османская империя достигла своего расцвета, челобитная предвосхитила антибоярскую политику Ивана Грозного[497]. На момент включения челобитной в русский хронограф 1617 года описание антибоярской политики Мехмеда было заменено делами «безбожных турок»[498]. Это редактирование отражало не только начало османского упадка, отмеченного современными европейскими авторами, но и внутриполитическую ситуацию в самом Московском государстве, в котором за Смутным временем последовал период более примирительных отношений между боярством и царской властью в лице Михаила Федоровича.

Задолго до Петра I российские представления об Османской империи испытывали влияние западно– и центральноевропейских источников. Кропотливые исследования Дэниела Кларка Во демонстрируют, что, несмотря на относительную маргинальность Московского государства, до него доходили европейские памфлеты о «Турке»[499]. Однако памфлеты мало отражали меняющиеся реалии политического состояния османского государства и в основном способствовали мобилизации христиан на борьбу с османами, а также позволяли европейцам артикулировать свои религиозные убеждения и политические взгляды[500]. В особенности это касалось апокрифических писем османских султанов различным государям Европы, циркулировавших с начала XVI столетия и переведенных в Посольском приказе в XVII веке. Эти письма подчеркивали могущество Османов и угрожали христианским правителям и их подданным смертью, насилиями, пытками и рабством в наказание за заговор против султана. За некоторыми из этих апокрифических писем следовали столь же апокрифические ответы христианских правителей, парировавших угрозы султанов. В качестве примера можно привести «обмен» посланиями между Мехмедом IV и Леопольдом I[501]. Характерно, однако, что в своем ответе султану австрийский император говорил о грядущем поражении Османов как следствии божьего гнева, а не политического упадка их империи.

Известия о военном и политическом ослаблении Османов приходили в Московское государство более прямым путем. Уже в 1592 году посланник Федора Иоанновича Г. А. Нащекин писал, что «в Турции ныне все изменилось: султан и паши мыслят единственно о корысти; нет ни устройства, ни правды в государстве. Султан обирает чиновников, чиновники обирают народ; везде грабеж и смертоубийства; нет безопасности для путешественников на дорогах, ни для купцов в торговле»[502]. То же самое известие приносили и представители высшей иерархии греческой церкви, приезжавшие в Москву в XVII столетии[503]. В 1649 году иерусалимский патриарх Паисий призывал Алексея Михайловича присоединиться к господарям Молдавии и Валахии в походе на Константинополь, поскольку «ныне турскаго сила изнемогает»[504]. После первых побед Московского государства в войне с Речью Посполитой за Гетманщину греческий ученый Николай Морицкий выступил с идеей союза царя с гетманом в целях освобождения османских христиан, «потому что ныне турки обессилили и имеют междоусобную брань»[505]. Греческие иерархи проповедовали идею османского упадка и в более поздний период, когда архимандрит обители Св. Павла на Афоне Исаия привез в Москву послания от бывшего константинопольского патриарха Дионисия, валашского князя Щербана Кантакузена и сербского патриарха Арсения III. От их имени Исаия призвал молодых царей Ивана и Петра подняться на священную борьбу за освобождение православной церкви и заявил, что «в нынешнее время все турское владетельство приняло от Бога великое наказание, и приходит то великое бусурманство к конечной погибели»[506].