Тупиковое звено - Полина Дельвиг

— Но я их не убивала!

— И тем не менее все они мертвы…

Окинув взглядом стойку рецепции и убедившись, что его сводная племянница не стоит в очереди на расчет, Филипп засеменил к лифтам. Таксист не отставал ни на шаг. Дзынкнула кнопка нужного этажа, и Филипп побежал по коридору. Таксист устремился за ним. Ткнувшись в свою дверь и убедившись, что та закрыта, месье Кервель прошел дальше по коридору кдвериДашиного номера и здесь остановился. Из-за двери доносились яростные голоса:

— …Я не убивала их, не убивала!

— А кто их, черт побери, убил?

— Не я!

Филипп Кервель побледнел, слабые колени его снова стали подкашиваться. Таксист тем временем без особого выражения разглядывал дверь. Повернув голову к несчастному французу, он спокойно изрек:

— С вас десять лат.

Дрожащей рукой месье Кервель нащупал в кармане десять долларов.

— Сдачу оставьте. Латыш оживился.

— Что значит «оставьте»? Десять долларов — это пять лат!

— Тогда только кредитной карточкой, — Филипп проверил все кармашки кошелька. — Наличные деньги у дамы. — Он кивнул на дверь.

— Так возьмите у нее. — Таксист если и был недоволен, то за привычной балтийской невозмутимостью разглядеть раздражение было невозможно.

— А с кем она там?

— Я не знаю.

— Может быть, вы первый зайдете?

— Почему я?

— Ну деньги-то вам нужны?

Латыш смотрел то на дверь, то на француза. Француз хлипкий. Что за дверью — не известно.

— Я не пойду.

— Я тоже.

В этот момент дверь распахнулась сама.

— В чем дело? — спросил Полетаев, прикрывая левую половину лица.

— Я жду своих денег.

— Каких денег?

— Они должны мне за такси десять лат. Подполковник молча вынул из кошелька десятку и протянул таксисту.

— Пожалуйста.

— Квитанцию выписать?

— Спасибо, не надо. — И, обращаясь к Филиппу: — Месье Кервель?

Тот судорожно сглотнул.

— Oui…

— Заходите.

Филипп бочком-бочком зашел в номер.

По тому, как Полетаев смотрел на бабкиного пасынка, Даша поняла, что ее сейчас постараются выставить, и решила сопротивляться до последнего. Но подполковник поступил проще. Подсев к Филиппу, он быстро заговорил по-французски. И если смысл медленной французской речи Даша еще как-то могла уяснить, то за таким темпом нечего было и думать угнаться.

Все время, что Полетаев говорил, Филипп встряхивал головой, охал и сжимал руки. Под конец он едва не рыдал.

— Но что же делать? Что делать, месье Полетаефф? — простонал он по-русски.

— Прежде всего не впадать в панику, месье Кервель. Поверьте, я нахожусь в гораздо худшем положении, нежели вы.

— Тебя это вообще не касается, — пробурчала обиженная Даша. — То-то мне сегодня пауки снились.

— А нары тюремные тебе, часом, не снятся? — Подполковник обернулся. — Должны бы уже.

Даша скрестила руки на груди:

— Никак не пойму, ты-то чего так бесишься? Даже если все эти смерти и не несчастные случаи, то все равно произошли они в разных странах. Ты что, гражданин мира, что так переживаешь?

Отмахнувшись, подполковник попытался продолжить допрос тайком, но Филипп вежливо остановил его:

— Прошу прощения, месье Полетаефф, но нашей даме может показаться не вежливым, что мы ведем беседу на французском. — Он застенчиво улыбнулся. — Она может решить, что мы что-то скрываем! — И пожал плечами, сам удивляясь абсурдности подобного предположения.

Заклятые друзья невольно посмотрели друг на друга: Даша торжествующе: «на, мол, выкуси»; подполковник упреждающе: «рано радуешься, хорошо смеется тот, кто останется живым и на свободе».

— Да ни дай Боже, — обратился он снова к Филиппу. — Просто я уверен, что наша беседа Дарье Николаевне вряд ли покажется интересной. Кроме того, я просто хотел уберечь ее от неприятных подробностей.

Лицемерность заявления вызывала возмущение: любой нормальный человек от «неприятных подробностей» уберегал бы скорее гламурного француза, а не здоровую тридцатилетнюю женщину, пережившую развод и перестройку.

— О, как я благодарна вам, Сергей Павлович, — Даша приложила руку к груди. — Вы настоящий джентльмен — кто бы в этом сомневался, ха-ха! Но уж коли речь зашла о серьезных вещах, не утруждайте себя, говорите по-русски, я как-нибудь вынесу. Я сильная женщина.

В глазах подполковника без труда читалось, какой именно женщиной на самом деле он ее считает, однако аура всепоглощающей галантности, исходящая от француза, заставила его сдержать эмоции.

— Месье Кервель, что за история с семейным проклятьем, поведанная мне Дарьей Николаевной?

— О, это очень грустная история.

— Я догадываюсь. И все же?

Француз принял соответствующий историко-эпический вид.

— Случилось это пятьсот с лишним лет тому назад. Один из предков мадемуазель Быстрофф, узнав, что проклят, составил завещание таким образом, чтобы максимально увеличить число потомков по мужской линии. Но, увы, проклятье оказалось сильнее. От полного вымирания род Вельбах спасло лишь то, что последние его представители носили другое имя. Однако теперь, когда все открылось, страшная тень прошлого настигает их. Боюсь, с этим невозможно будет справиться.

— Но ведь можно их оставить в неведении. — Полетаев пристально смотрел на француза. — Конечно, они не станут богатыми, но по крайней мере будут живы. Жизнь — это уже благо.

— Это невозможно, месье Полетаефф, — тихо произнес Филипп. По его лицу было видно, что он считает себя чуть ли не палачом. — Никто не вправе запретить человеку сделать выбор.

— Что вы имеете в виду, позвольте узнать?

— Если ты Вельбах, то должен знать об этом. А дальше — вопрос личных убеждений. Человек может отказаться как от имени, так и от состояния.

— А вы бы отказались в такой ситуации? Вы ведь верите в проклятье?

— Верю, — еще тише ответил Филипп. — И ни за что не отказался бы. Наша судьба начертана на небесах: коли Господь приготовил чашу, ты должен испить ее до дна. — Он достал из кармана платок. — Простите, я ненадолго покину вас…

Скользящей походкой француз удалился в ванную комнату.

Торжественная и тихая, непривычно кроткая, Даша сидела сложив руки на коленях, глаза ее постепенно наполнялись слезами.

— Он святой! — шептала она. — Рядом с такими людьми становишься светлее и чище. Я теперь словно…