Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко

В раздевалке, все так же молча, не застегиваясь, накидывает серое дерматиновое пальто. Повязывает шарф. Кладет на стойку охраны ключ от «Лаборатории».

Толкает тяжелую дверь. И шагает в ослепительный свет весеннего дня.

Дверь захлопывается за ним.

И распахивается.

(Это по ступеням выкатывается ворованная тележка из супермаркета, с реактивами и черепахой.)

Учитель не останавливается.

Не оглядывается.

Тележка с книгами.

А дальше как шли.

Коля, Оля, Саша.

Вася с ежиком. Лена с ужом Васей. Антон (в банке хомяк).

Леня с тетрадкой и рюкзаком, набитым радиоактивными булыжниками.

Дверь опять захлопывается.

И опять распахивается на этот раз с грохотом.

Это Славка со своим скелетом.

Улыбается…

Вот дурак!

Вся процессия оборачивается на грохот.

Учитель останавливается.

Оборачивается.

С минуту все напряженно смотрят на широко улыбающегося Славку. Скелет улыбается тоже. Тоже широко.

Славка приветливо машет со ступеньки скелетной рукой.

Шут гороховый!

Но…

Первым прыскает Леня.

Потом….

А дальше как шли.

Коля, Оля, Саша.

Вася с ежиком. Лена с ужом Васей. Антон (в банке хомяк).

Леня с тетрадкой и рюкзаком, набитым радиоактивными булыжниками.

И учитель.

Процессия движется дальше.

Учитель не оборачивается.

Он знает, что дети идут за ним.

Леня найдет лекарство от ВИЧ. (Он уже над этим работает) – видите, какая у него толстая тетрадка?

Коля, Оля, Саша – поступят в Третий мед.

Вася с ежиком станет ветеринаром.

Антон (в банке хомяк) – этот будет просто учителем биологии. Просто учителем, но зато каким!

Лена (с ужом Васей) – его жена, учительница литературы.

А Славка Чижиков…

Он ничего не изобретет.

Он просто станет одним из курьеров отдела доставки кафе-закусочной «Пиццакваммчится».

Жила-была на краю деревни Гадюкино (такой-то области), в избушке на приступочке, Баба-Яга.

Давно жила. Всех пережила. Коллективизацию пережила. Голод пережила. Мужа пережила. Детей пережила. Войну пережила. Хрущева-Горбачева. Перестройку пережила. Стала жить дальше.

Такая: одна нога костяная, вторая в валенке.

Одноглазая; левый глаз бельмом, в правом дырка (уберег Господь, проколол ведьме глаз вилами, чтобы двумя зенками на людей порчу не наводила).

На спине горб, в горбу черт, и черный кот с желтыми глазами.

Не кот, а настоящий упырь.

Вурдалак.

Злющий, как у мужа жена.

Хитрый ворюга.

По чужим дачам так и шастал; то колбасу из холодильника стянет, то из морозилки сосиски. Курицу прямо из кастрюли доставал: собьет лапой крышку, подцепит курицу и несет, зверюга, в зубах меж заборов.

Холка вниз. Хвост гадюкой. Уши прижмет и чешет. Взгляд как у фашиста. Лапы врозь.

Этого кота люди, конечно, повесили (от греха подальше) у ведьмы на черешне.

Кота повесили (и правильно сделали, потому что нечего!).

А ведьме хоть бы хны. Сняла (старая карга) своего зверюку с черешни. Развязала петлю. Выкопала под черешней могилку.

Похоронила кота. Посадила над котом незабудки.

Поплакала, конечно, но стала жить дальше.

Остались у нее три рябых курицы, рыжий петух и собака Жучка.

Петух тоже был у ведьмы порядочная сволочь, и даже хуже того.

Стал летать ведьмин петух по ночам черным вороном, каркал. И ронял на сараи с поленницами горящие перья.

Дотла из-за этого проклятого петуха выгорел дачный участок со стороны перелеска. Брошенная дача по третьей линии. Задело забор Горилкиных, перекинулось на Сыромясовых.

Едва потушили.

Поймали гадину петуха люди в мешок, утопили в речке.

Осталось у ведьмы три рябых куры и Жучка.

Покрошили молотком бутылку. Перекинули Жучке через забор говяжий шмоть со стеклом.

Та уползла в будку и под утро издохла.

Поглядывают на Ягу люди из-за заборов: ну, чего, мол, теперь делать будешь, нечистая сила?

Ведьма смотрит: умерла ее Жучка. Стекает из носа густая вишневая капелька.

Усы в росе, над росой мухи.

Выволокла псинку из будки. Прижала дохлятину к себе. Опустилась на приступочку и завыла.

Выла-выла, потом глядят: вроде ничего, очухалась. Похромала в сарай за лопатой.

Раскопала под черешней вторую могилку. Привезла туда свою дохлятину на тележке.

Закопала. Опять посадила незабудки.

И живет себе дальше.

А в Гадюкине тем временем совсем неладно.

Степан зарезал жену.

У Катьки родилось беспалое дитя с рогами.

Град побил горох.

Повесился в сарае Вася.

Свекла вся мелкая.

Морковь у многих погнила.

Русалки утянули на дно Петьку Горемыкина.

Сколько такое можно терпеть?

Собрались люди у бывшего председателя. И большинством рук решились сжечь ведьму ко всем чертям вместе с ее избушкой и курами.

Не бессмертная же она, в самом деле? Главное, следовало забить дымоход, чтобы ведьма через него вороной не вылетела.

Ладно. Как решили, так и сделали. У нечистой силы свое оружие, у людей свое.

Как похромала ведьма на станцию яйца продавать, залез Степка Безухий Яге на крышу.

Забил дымоход тряпками.

Вернулась она к вечеру, устала, видно. (Еще бы, на одной ноге до станции и обратно тяпать.) Устала и легла спать пораньше.

Приставили люди к двери бревно.

Полили приступочку керосином и подожгли.

Хорошо горело. До самых звезд.

Сперва она билась в двери. (Ага, сейчас, там же бревно.)

Потом, наверное, хотела вылететь в дымоход. (Ага, сейчас, там же тряпье.)

Полезла было в окно, но тут ее, собаку, конечно, камнями.