Петух в вине, или Гастрономические воспоминания дипломата - Юрий Котов

На корабле была своя собака «дворового» происхождения, но весьма симпатичная. А при ней троица маленьких миляг – щенков, недавно произведенных ею на свет. И вот капитан предложил нам с Григорием забрать двух щеночков. Поколебались, поколебались, а затем, не взвесив тщательно возможных последствий, все же решились их взять. Узнав об этом, Виталий Баранов тоже побежал к нему и попросил отдать ему и третьего. Капитан, добрая душа, согласился, но вскоре к нему заявилась депутация морской братии с призывом пересмотреть принятое решение. Мол, двоих, правильно, можно подарить, а вот последнего нельзя – мать затоскует. Капитан, видимо, и сам понял свою ошибку и долго извинялся перед нами за допущенную промашку.

Виталию таким образом пришлось вернуть своего щенка обратно, после чего на корабле восстановились мир и дружба и вскоре он покинул берега благословенной Гамбии. Мы же с чувством исполненного долга тут же отбыли в Дакар. Жил я там в то время в основном один, без семьи в городской квартире, где щенку было не очень-то весело. А потому, в конце концов, пришлось передарить его тем же Барановым – они проживали на вилле ГКЭС, окруженной садом, и там маленькая собачонка чувствовала себя куда более вольготно. Я же частенько приезжал ее навещать у новых хозяев – моих добрых приятелей. У Карасиных же их Чапа прожила вплоть до отъезда в Москву, когда и они передали ее по наследству одним из своих приятелей в Дакаре.

На этом с сагой о «Юном ленинце», равно как и с аперитивом в целом, мы завершим, хотя у нас и остались еще неупомянутыми вермуты. Но я их особо не жалую, да и ничего интересного, относящегося к этим напиткам на ум не приходит. Единственная забавная ассоциация, возникающая у меня при их упоминании, связана с одним из иностранных коллег – послом Италии, с которым мы работали в одно время в Коломбо, а затем почти через пятнадцать лет вновь встретились в Рабате. Звали его Гвидо Мартини, но поскольку он был моим добрым приятелем, я иногда позволял себе «путать» его фамилию и называть просто Гвидо Чинзано. Тем более что на мой вкус особой разницы в этих напитках нет.

После этого шутливого отступления давайте перейдем к следующему этапу – хорошо сервированному обеденному столу. Для начала предположим, что он накрыт в советском или ныне в российском посольстве, поскольку за крайне редким исключением только там гостям к закускам предлагается и рюмка-другая охлажденной водки. Надо сказать, что моя деятельность в качестве посла началась в этом смысле не слишком удачно. Мы приехали на Шри-Ланку в самый разгар «борьбы с алкоголизмом». Незадолго до этого во все советские посольства поступил грозный циркуляр, запрещающий отныне и навсегда подачу иностранным гостям спиртных напитков, превышающих по крепости вино или пиво.

Упомяну в связи с этим один доподлинный факт, весьма смахивающий на анекдот. Я тогда еще работал в Москве и своими глазами видел следующие запросы в Центр от ряда послов: «У нас на складе имеется в наличии такое-то количество бутылок водки, виски, коньяка и т. д. Просим указаний, как с ними поступить». К компетенции нашего политического отдела такие телеграммы отношения не имели, но, поинтересовавшись из любопытства у коллег, узнали, что все они остались без ответа.

К нашему приезду в Коломбо на посольском складе никаких «крамольных» напитков не было и в помине. А надо было приступать к активной дипломатической деятельности, включающей в себя и организацию протокольных мероприятий, весьма способствующих завязыванию полезных деловых контактов. Иностранцы, особенно из числа членов дипкорпуса, к нашему «полусухому» закону относились довольно скептически: мол, вам нельзя пить – вы и не пейте, а мы-то тут при чем?

Да мы и сами очутились в довольно затруднительном положении. Советские посольства в те времена достойно снабжались из Москвы черной и красной икрой, другими нашими деликатесами. Действовал, в частности, следующий порядок: статья годового бюджета на представительские цели состояла из двух частей – валютной и рублевой. На валюту закупались необходимые товары на местном рынке, а с оплатой в рублях можно было оформить и направить заказ в Центр на желательный набор продуктов (естественно, по существовавшим тогда госрасценкам), который всегда своевременно исполнялся.

Сейчас ситуация иная – выделяются только валютные средства, но в таких размерах, что черной икры на них как раньше уже не приобретешь. Хотя теоретически можешь заказывать ее где хочешь, будь то в Москве или у Петросяна в Париже, там она, кстати, чуть ли не дешевле стоит.

Так вот, проводим мы в Коломбо первые официальные обеды. На закуску, к примеру, предлагаем исконно русское блюдо – блины с икрой, осетровым балыком холодного копчения (из консервных банок) и селедочкой. Поверьте, что любой, хоть какой он будет иностранец из иностранцев, понимает, что с таким «закусоном» сухое вино как-то не совсем гармонирует. Если уж ему самому до этого случая его отведать не удалось, так по крайней мере в книжках читал, какой напиток к нему положено подавать.

Поэтому на свой страх и риск исключительно в интересах дела и спасения реноме русского праздничного застолья приходилось строгие инструкции слегка нарушать. Приобретали за собственные, не слишком большие для нормального проживания в условиях заграницы средства (оклад посла в Шри-Ланке составлял 750 долларов) необходимые напитки в дипломатической лавке и сервировали их приглашенным гостям. В наших сотрудниках, обслуживающих приемы, я был полностью уверен – никто не настучит. Но все же в шутку изредка приговаривал:

– Сам-то я, разумеется, этой «гадости» и близко в рот не беру, но вот несознательные иностранцы просят-таки иногда налить им рюмку русской водки. Ну, что ты с ними поделаешь – на них наш запрет, к сожалению, не распространяется.

Мало того, что мы им ее наливали, я еще приучил их и тосты при этом произносить. Поясню, что согласно канонам международного протокола вообще-то это делается лишь в конце мероприятия, как правило, с бокалом шампанского в руке. Один тост (в официальных случаях он выглядит в виде речи) произносится хозяином, а другой гостем, в честь которого устраивается обед. Если такового в единственном числе нет, то ответное слово берет тот из приглашенных, который сидит на наиболее почетном месте – справа от хозяйки.

Моей целью не является сейчас в деталях излагать все правила и тонкости дипломатической «рассадки», упомяну лишь, что это довольно деликатная материя. Сошлюсь на один конкретный пример, который якобы и на самом деле имел место где-то в середине теперь уже прошлого века.

Французский посол в Лондоне Эрве Альфан (сам я встречал его несколько раз позднее, когда он в должности Генерального директора МИД Франции посещал наше посольство в Париже) был приглашен одним своим английским приятелем к себе на ужин, где собралась довольно солидная публика. Настало время располагаться за столом, и Альфан увидел, что его собираются поместить совсем не туда, где он рассчитывал быть. Вежливо, но твердо он заявил хозяину примерно следующее:

– Как я понимаю, сегодня я присутствую здесь в качестве посла Франции, а посему просил бы предоставить мне место, соответствующее этому положению. В противном случае я, к моему глубокому сожалению, буду вынужден покинуть ваш дом. Другое дело, когда я приду к вам в гости исключительно на правах вашего личного друга – тогда можете посадить меня хоть под стол, я на это не обижусь.