Твое желание. Фрол - Наталья Ручей

— Марин, — всматриваюсь в ее бледное, несмотря на мороз, лицо, — ну что случилось? Если ты вспомнила, что у тебя не хватает денег…

— Нет! — на удивление звонко восклицает она, выдыхает громко, как будто на что-то решилась, хватает меня за руку и тараторит. — Пойдем обратно, Оль! Это все глупо, и… Ты права, я передумала! Куплю маме торт и… Пойдем, Оль! Пожалуйста!

Я немного теряюсь от этой горячности — рассеянно поворачиваю голову в сторону, глядя на огромные окна ювелирного, по которому медленно расхаживают парочки. Что-то выбирают, присматривают — смотришь, и как будто заражаешься этим ожиданием праздника, улыбками, и…

Я разворачиваюсь всем корпусом к прозрачным окнам, делаю шаг, приближаясь к ним, потому что все еще думаю, что мне показалось.

И…

— Оля, прости, — слышу рядом с собой покаянный голос Марины. — Я не хотела! Правда! Ты мне нравишься, и я не хотела! Это все Танька! Она откуда-то знала, что…

Она знала.

Я — нет.

И, несмотря на вечер в ожидании всего одного звонка, я даже не чувствовала, что может случиться что-то подобное.

Все, что угодно, только не это.

Я не знаю, не могу разобрать, что чувствую и сейчас, когда за прозрачными стеклами узнаю две фигуры — мужскую и женскую. Миру легко узнать по заметной шубке, а Фрола…

Его не узнать невозможно.

Они стоят у одного из прилавков, очень близко к окну, продавщица привычно воркует, Мира улыбается так, что ее улыбка ослепляет даже через преграду в виде стекла. Фрол внимательно смотрит на Миру.

А я смотрю даже не на него.

На него не могу.

Я смотрю на парные кольца, которые рассматривает блондинка.

Кольца, которые очень похожи на обручальные.

Я пячусь от магазина, передвигая ноги с таким трудом, словно у меня за спиной горы сбитого снега и льда. Марина пытается взять меня за руку, что-то бормочет, кажется, опять оправдания — я вяло отмахиваюсь, а потом не выдерживаю. Останавливаюсь и просто смотрю на нее.

Молча.

Но она все понимает.

— Прости, — бросает очередную пустую фразу и убегает в сторону офиса.

Я иду следом, но с такой черепашьей скоростью, что вскоре фигура девушки теряется среди других проходящих мимо людей. Безразличные лица, которые мгновенно стираются с памяти, навязчивые чужие запахи, которые еще долго преследуют. Чтобы хоть как-то их перебить, останавливаюсь у киоска, где продают кофе, выстаиваю длинную очередь, а когда подходит время сделать заказ, беру стаканчик с какао.

Вдыхаю в себя белый дымок, но сделать глоток не могу — тошнит от сладковатого запаха, от вкуса, который я не люблю. С завистью смотрю на тех, кто может позволить себе кофе, который я еще не скоро смогу спокойно переносить.

Ветер остужает мое лицо, мороз щиплет за ноги, но я понятия не имею, холодно мне или нет.

Иду дальше, потому что знаю, что надо. Машинально передвигаю ноги и стараюсь развидеть то, что увидела в магазине.

Не могу думать об этом. Просто физически не в состоянии, в голове какая-то липкая каша, вытесняющая утренний романтический бред.

Наверное, только чудом не наматываю круги вокруг офисного здания, а захожу внутрь помещения. Поднимаюсь по нескончаемой лестнице, чувствуя, как возобновляется головная боль от стука моих собственных каблуков.

Все раздражает, мешает — и дубленка, которую хочется содрать, чтобы кожа начала дышать; и юбка, которая сковывает движения; и эти чулки, которые кажутся полной нелепостью; и чей-то навязчивый звонок телефона.

Телефон так громко звонит, что я останавливаюсь и кручу головой, чтобы прикрикнуть: «Возьмите же трубку! Вам звонят — значит, вы кому-то нужны, а вы…»

И вдруг понимаю, что это мой телефон вибрирует в сумочке. И значит, это я кому-то нужна.

Телефон несколько раз выскальзывает из пальцев, и я не сразу смотрю на экран — боюсь, хочу, сомневаюсь, надеюсь, что увижу там номер Фрола, и что стоит услышать его голос, как все снова станет на место.

Но нет.

К чему ему прерывать молчание и звонить мне?

Теперь уже незачем, правильно.

Всматриваюсь в улыбчивую рожицу брата, который словно почувствовал, словно услышал мое одиночество, делаю несколько выдохов, чтобы не выдать себя и не тревожить его понапрасну во время отдыха, и весело отвечаю:

— Привет!

Брат не в духе — я слышу по выдоху, который раздается перед ответным приветствием. А вскоре понимаю причину — Светлана, администратор из клуба, снова меня увидела и снова посчитала нужным сообщить об этом Илье.

— У нее что, — тихо злюсь я, — нет других поводов тебе позвонить?

— Мелкая, давай не будем о пустяках, — отмахивается мой брат. — Она просто знает, как сильно я люблю тебя, знает, как я не хочу, чтобы тебя кто-то обидел. А Фрол…

— А что Фрол?! — кипячусь я.

Я стою на пролете, мимо проходят сотрудники из других офисов, которые могут знать редкое имя моего руководства, но в данный момент мне плевать. Мне настолько плохо, что не до приличий, и я позволяю эмоции хотя бы своему голосу, потому что слова — это лучше, чем крик.

— Оля… — тяжело вздыхает мой брат и принимается за старую песню, что мы с этим мужчиной разные люди.

Только на этот раз в песню вплетаются новые трагические оттенки. Не знаю, что именно видела его Света, и какие успела сделать выводы, но я вдруг понимаю, что брат на самом деле волнуется. Не о моем моральном облике — нет, возможно, его что-то и задевает, все мужчины немного собственники, но его тревожит другое — сердце, которое мне могут разбить.

Он говорит, а я слушаю, и вроде бы рядом, на связи, а на самом деле мысленно стягиваю ту трещину, которая там уже появилась.

— Илья… — пытаюсь его перебить.

Но он продолжает, продолжает и продолжает. И я не столько разбираю его слова, которые уже повторяются, идут по третьему кругу, сколько вслушиваюсь в его голос, эмоции, и мне становится даже неловко, потому что я заставила любимого человека так волноваться.

Я делаю над собой усилие, чтобы не выдать настоящие чувства голосом, тихонечко выдыхаю, потому что не привыкла, не хочу ему лгать, но не вижу другого выбора. И когда он снова повторяет про то, что мое сердце может разбиться, даже нахожу в себе силы, чтобы рассмеяться.

— Илья, не говори глупости! — говорю бодро, весело и так уверенно, что, кажется, он наконец верит, что я жива и не истекаю в данный момент от душевных травм, не совместимых с моей ранимостью. — Какое разбитое сердце? Это все несерьезно!

— Что — несерьезно? — уточняет придирчиво он.