Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

– У нас получилось бы, не будь такого течения, – кусая губы, хрипло сообщила Эрнеста. Корабль трясся, низко постанывая под напором воды и хлопая парусами. – Слишком быстро, мы не успеваем сориентироваться, да еще и этот ветер с запада… – Джек молчал, тщетно пытаясь выискать какую-то брешь среди рифов, и Морено решительно тронула его за плечо: – Надо убрать бизань и грот, снизить скорость. Тогда может получиться.

– Если снизим скорость, то потонем прямо тут, – мрачно отрезал Рэдфорд, даже не взглянув на нее. Эрнеста прикрыла глаза и глубоко вдохнула: ссориться теперь было равносильно самоубийству.

– А если не снизим, то сядем днищем на такой табурет, с которого нам уже точно будет не встать! Джек, не сходи с ума. Надо убирать паруса!..

– Как думаешь, сколько еще продержатся матросы в трюме?! – все так же не оборачиваясь, грубо оборвал ее Рэдфорд. – Если бы не помпы, мы бы даже не дошли до этих твоих рифов! Мы и так идем с минимальной скоростью из возможных, и если ты не можешь четко сказать, в какой момент заворачивать, то я…

– Джек! – Генри, тяжело дышащий, растрепанный, с каким-то ящиком в руках, только что выкарабкался из трюма и теперь стоял, во все глаза глядя на них: так искренне, с такой поспешной готовностью поддержать и услужить, что Эрнеста недоверчиво усмехнулась, а Рэдфорд, закусив губу, ожесточенно тряхнул волосами и отвернулся. – Джек, мы выдержим, сколько потребуется! Делай все, что нужно.

– Ладно, – буркнул капитан, снова берясь за штурвал; ссутуленные плечи его казались выточенными из камня. Морено, бросив благодарный взгляд на юношу, снова перегнулась через борт:

– Левее, Джек. Пол–румба примерно.

– Пол–румба влево… Мистер Морган, убирайте грот! Готовьте нижние стаксели. Бизань убрать! Эрнеста, сколько у нас времени?

– Погоди, погоди… дай-ка сообразить, – пристально вглядываясь в зубцы рифов, пробормотала девушка. Пршло не меньше полуминуты, прежде чем голос ее зазвенел снова – тревожно и торопливо: – Джек, сейчас!.. – Рэдфорд с исказившимся лицом рванул штурвал в сторону, так, что из недр корабля отчетливо послышался низкий, утробный гул и скрежет, сопровождавшийся криками людей, наверняка неожиданно лишившихся опоры под ногами. На палубе устоять оказалось делом также не из легких: Эрнеста заранее ухватилась за обвязку бушприта, Рэдфорд, продолжавший крепко держать штурвал правой рукой, левой за шиворот поймал потерявшего равновесие Генри, а такелажники, не имевшие возможности покинуть свои места, имели возможность лишь намертво вцепиться в снасти и молиться о том, чтобы не сорваться вниз.

Эдвард был в числе тех, кто не сообразил всего сходу и не успел подготовиться к повороту. Но в последний момент, услышав голос Эрнесты и уже почувствовав, как ринулось в сторону из–под его ног рангоутное дерево, он все же догадался схватиться за ближайший штаг, а ногами крепко обхватить рею. Мачта, как и корабль, скрипела и до жути отчетливо зашаталась – Дойли зажмурился, про себя, как молитву, повторяя: «Нет, нет, нет…» – но так и не выпустив из рук скользкий от смолы канат. В какой-то момент под его сомкнутыми веками мелькнул совершенно отчетливый образ морской воды – той, бывшей внизу, однако почему-то оказавшейся совсем близко – неужели он упал за борт? Но соленые волны сразу же потемнели, сменившись образом сияющих, ослепительно прекрасных глаз Мэри Фостер – вот только они оказались не голубыми, а черными, как безлунная ночь – и Эдвард, словно скованный, не смея шелохнуться в своем оцепенении, узнал лицо, пригрезившееся ему в шаге от страшной смерти. А еще спустя одно мучительно долгое мгновение он услышал голос, все это время отчаянно звеневший над палубой:

– Держитесь! Держитесь! Еще немного!..

У Эрнесты глаза действительно были черные – и очень, очень встревоженные, испуганные почти, когда, дождавшись, пока корабль приноровится к новому курсу и ободрено пойдет уже безо всяких препятствий прямо к берегу, Эдвард все–таки спустился и, шатаясь, направился прямо к ней:

– Будут еще какие-то распоряжения?

– Нет, теперь все в порядке. Идите отдыхать, – рассеянно пробормотала она, не сводя с него глаз, и, опомнившись, положила руку на плечо Рэдфорда: – Джек, ты тоже ступай, ты еле на ногах стоишь. Я сама встану за штурвал.

– Отдыхать? Отдыхать?! – таким тоном, будто Морено предложила ему собственноручно поджечь корабль, предварительно развесив по реям всю команду, рявкнул смертельно бледный Рэдфорд. Отстранившись от штурвала, он хрипло потребовал: – Держи! – и, как только девушка заняла его место, пошатываясь, тяжело ступая и полусогнувшись, направился в трюм. Большая часть откачивавших воду матросов была уже не в состоянии работать даже сидя, и уставшим немногим меньше такелажникам предстояло заменить их.

Было еще, было многое, о чем Эдвард предпочел бы не помнить вовсе: то, как он снова горбился над помпой и видел, как справа от него резкими, отрывистыми движениями откачивал воду сам Рэдфорд, сменивший потерявшего сознание Дэнни; как орал на вконец выбившихся из сил подчиненных Морган, сам весь красный и еле стоявший на ногах; как Эрнеста, то ли закрепив штурвал, то ли доверив его кому-то – кажется, Карлито – отпаивала водой задыхающихся матросов, приговаривая им что-то успокаивающее и ничуть не смущаясь, когда ее хватали за штаны и рубаху, вынуждая наклониться и подставить флягу под очередной запекшийся рот, хрипло лепечущий слова благодарности вперемешку с грязнейшими из ругательств; как крутился вокруг Генри, пытаясь помочь всем и сразу – его Эдвард запомнил последним, потому что именно отзывчивый юноша вытаскивал его, теряющего сознание, на палубу и укладывал между точно такими же, не способными больше работать, вконец измученными людьми.

Сон его был смутен и грязен: как сальные пятна на отворотах поношенного сюртука, расцветали в воспаленном сознании смазанные воспоминания: вот он бредет где-то по причалу ночью, скребя трясущейся рукой по дощатому ограждению, молясь лишь об одном – дойти, дойти, не упасть… только не упасть!..

Грязь под щекой оказалась влажно хлюпающей, но до того мягкой и теплой, что даже не захотелось сразу из нее выбираться. Эдвард глухо рассмеялся, перевернувшись на бок и подтянув колени к груди – все равно вся одежда уже оказалась покрыта толстым слоем густой жижи. Ребра и спина ныли, а правый глаз уже начинал заплывать после недавней драки, в ходе которой он был позорно выпровожен из заведения, избранного им лишь по той причине, что в нем оказалась наидешевейшая выпивка во всем порту. С деньгами у Эдварда Дойли, бывшего подполковника сухопутных войск Его величества короля Британии, а ныне – грязного пьяницы и сквернейшего работника по найму, в последнее время было совсем худо.

– … эй, эй, парень, ты живой? Крепко же тебя отделали… Встать-то сможешь? – как бы он ни был пьян, как бы низко не пал, не узнать этот голос – прежде нагло–вызывающий, а теперь нестерпимо сочувственный – было выше его сил. Эдвард глухо простонал, пытаясь заслониться, но проклятый Джек Рэдфорд, бросив свои расспросы, просто и бесцеремонно подхватил его под спину и почти силой поставил на ноги.

– Ничего, ничего, – увещевал он, – отлежишься у нас на борту, пока мы оснастку менять закончим – знаешь, какой у нас доктор расчудесный? Кого хочешь на ноги поставит… Дай-ка я посмотрю, что у тебя с лицом, – ухватив цепкими пальцами за подбородок, Рэдфорд вынудил его поднять голову, неодобрительно зацокал было языком – а затем вгляделся повнимательнее. Даже в тусклом лунном свете Эдвард увидел, как странно заботливое выражение лица его мгновенно сменилось злорадно–изумленной усмешкой, когда пират, выпустив его из объятий, качнулся назад и в голос расхохотался: