Пандора - Энн Райс

Я почувствовала, что меня захлестывает что-то невидимое,чему невозможно сопротивляться. Оно исходило от ее руки, протянутой вприветственном жесте. Приятное, мягкое, ласкающее. Не только лицо, но и все моетело залила краска удовольствия.

Я двинулась вперед, меня обволакивала ее воля.

«Умоляю тебя, Акаша! – тихо сказал Мариус. –Умоляю тебя именем Инанны, именем Изиды, именами всех богинь, не обижай ее!»

Мариус просто не понимал! Мариус никогда не был знаком с еекультом! А я была. Я знала, что ее дети, пьющие кровь, должны были становитьсясудьями злодеев, и, следуя ее законам, пить только из осужденных. Я увиделабога темной пещеры, знакомого мне по видению. Я все понимала.

Я хотела все объяснить Мариусу. Но не могла. Не сейчас. Мирпереродился, все системы, построенные на скептицизме или эгоизме, оказалисьхрупкими, как паутина, – их нужно было смести. Мои личные минуты отчаяниябыли всего лишь экскурсами в нечистую, эгоцентричную черноту.

«Царица Небесная, – прошептала я, сознавая, что говорюна древнем языке. С моих губ сорвалась молитва – Да не победит царя Мертвых иего невесту никакая сила Амон-Ра, бога Солнца, ибо она правит звездныминебесами, луной и теми, кто приносит в жертву злодея. Да будут прокляты те, ктоиспользует это чудо во зло. Да будут прокляты те, кто попытается его похитить!»

Я чувствовала, как меня, человека, сковывают запутанные нитипереданной Мариусом крови. Я ощущала ее поддержку. Мое тело ничего не весило.

Меня приподняло по направлению к царице. Ее рука обвиласьвокруг меня и откинула с моего лица волосы. Я протянула руки, чтобы обнять ееза шею, так как ничего другого мне не оставалось – мы находились слишком близкодля любых иных проявлений любви.

Я почувствовала, как мягки и шелковисты ее настоящиезаплетенные волосы, как холодны и тверды плечи и рука. Но она на меня несмотрела. Она окаменела. А она может на меня посмотреть? Она намеренно решилаоставаться в безмолвии и смотреть перед собой пустыми глазами? Или она, беспомощная,живет во власти злых чар, чар, пробудить ее от которых помогут тысячи гимнов?

В полубреду я заметила слова, выгравированные на золотыхпластинах, соседствующих на ее ожерелье с драгоценностями: «Приведите ко мнезлодея, и я выпью его кровь».

Казалось, я стояла в пустыне, а ожерелье падало ипереворачивалось на песке, подхваченное ветром, как тело сгоревшего монстра.Упало… потеряно… и ждет, что его восстановят.

Я почувствовала, как мою голову притягивает к ее шее. Онаразогнула пальцы в моих волосах. Она направляла меня, чтобы мои губы коснулисьее кожи.

«Ты этого хочешь, да? – спросила я. Но слова моизвучали как будто издалека – жалкое отражение глубин моей переполненнойдуши. – Чтобы я стала твоей дочерью?!»

Она слегка откинула голову, чтобы я отчетливо увидела еешею. Обнажилась вена, из которой она желала позволить мне испить.

Ее пальцы нежно пробежали по моим волосам, ни разу не дернувза них, не причинив мне боли, они просто обвили мою голову, от чего я испыталабезудержный экстаз, и ласково нагнули ее, чтобы мои губы неизбежносоприкоснулись с ее сияющей кожей.

«О, моя обожаемая царица!» – прошептала я. Никогда еще нечувствовала я такой уверенности, такого беспредельного экстаза, которому небыло мирской причины. Никогда не испытывала я такой жгучей, торжествующей веры,как вера в нее.

Я открыла рот. Никакой человек не прокусил бы эту твердуюплоть. Но она подалась, словно была совсем тонкой, и в меня полилась кровь изИсточника. Я слышала биение сердца, направлявшего ее движение, –оглушительный звук, от которого задрожали мои барабанные перепонки. Но то былане кровь. То был нектар. Большего ни одно существо в мире и пожелать не могло.

Со струей нектара я попала в другое измерение. Коридорынаполнились ее звонким смехом; она бежала впереди, похожая на девочку, накошку, не обремененная величием. Она манила меня за собой. Там, под звездами, всвоем мягком бесформенном саду сидел в одиночестве Мариус. Она указала мне нанего. Я увидела, как Мариус встал и заключил меня в объятия. Как же ему шлидлинные волосы! Я увидела, чего она хочет. Пока я пила ее кровь, я целовалаМариуса, я танцевала с Мариусом…

На нас обрушился ливень цветочных лепестков, словно на паруновобрачных в Риме, Мариус держал меня за руку, как будто мы только чтопоженились, вокруг пели люди. Безупречное счастье, счастье такое острое, что,наверное, далеко не всем дано его испытать. Она стояла на широком черном алтареиз диорита. Была ночь. Мы находились в замкнутом пространстве, наполненномлюдьми, но темном и прохладном; ветер поднимал песок со дна долины, а онасмотрела вниз, на того, кого принесли ей в жертву. Мужчина с закрытыми глазамии связанными руками. Он не сопротивлялся.

Она обнажила зубы; верующие, заполонившие долину, охнули, аона взяла мужчину за горло и выпила его кровь. Закончив, она уронила его иподняла руки.

«Я несу очищение!» – выкрикнула она.

Снова полетели лепестки, лепестки всех цветов, вокруг насразмахивали павлиньими перьями и пальмовыми листьями, то и дело раздавалисьвсплески пения, яростный звук барабана, а она улыбалась, глядя на нас со своегопостамента; ее лицо заметно раскраснелось, стало подвижным и человеческим;подведенные черным глаза скользили по толпам верующих.

Все начали танцевать, кроме нее, – она лишь наблюдала,а затем медленно подняла глаза и посмотрела вдаль поверх наших голов, сквозьвысокое прямоугольное окно на мерцающий небосвод. Заиграли трубы. Танецпревращался в неистовую пляску.

Лицо ее вдруг таинственным образом потемнело, онаотвлеклась, будто ее душа взлетела через двери к небесам, а потом грустноопустила глаза. У нее был потерянный вид. Ею овладел гнев.

И она оглушительно выкрикнула:

«Разбойник, пьющий кровь!»

Толпа смолкла.

«Приведите его ко мне».

Толпа расступилась, пропуская тех, кто вел к ее алтарюбешено сопротивляющегося бога.

«Как ты смеешь судить меня?» – кричал он.

Вавилонянин, с длинными, густыми, вьющимися волосами, сусами и бородой. Чтобы удерживать его, понадобился десяток смертных.

«В место сожжения, в горы, на солнце, в крепчайших оковах!»– крикнула она.

Его утащили.

Она еще раз подняла глаза. Звезды увеличились в размере,яснее стали видны древние созвездия. Мы плыли под небесами.

Сидя в изящном позолоченном кресле, какой-то мальчик спорилс окружающими. Старые мужчины, полускрытые темнотой. В лицо мальчику светилалампа.