Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров

В это время другой волк прыгнул на пристяжную. Рискуя промахнуться, сыщик нажал на спуск. Пуля попала в шею, но волка это не остановило, он вцепился клыками в лошадиный круп. Лошадь дико заржала, встала на дыбы, но коренная продолжала тащить и ее, и сани. Улучив мгновение, когда задок саней, подпрыгнув, завис в воздухе, Соколов второй пулей уложил зверя.

Патроны кончились.

И в этот момент слева одновременно прыгнули два зверя — один на извозчика, другой на сыщика.

Соколов ощутил на своем лице смрадное дыхание, словно запах шел из силосной перестоявшей ямы, увидал возле своей шеи красную разинутую пасть.

Странное дело, но богатырь ничего не испытал, кроме некоторого любопытства: сумеет ли он быстро справиться с хищником? На лице не дрогнул ни единый мускул.

Соколов схватил волка за разинутую пасть и, как это проделал однажды на этой дороге в молодые годы, с неимоверным усилием стал разрывать челюсти.

Волк лапами упирался в грудь, хрипел, пытаясь сомкнуть челюсти или хотя бы вырваться.

Но богатырь преодолел это неистовое сопротивление и так вывернул челюсти зверю, что разодрал волчью пасть. Волк захрипел, издал жалобный звук, похожий на кошачье мяуканье, а потом забился в судорогах, свалился под ноги сыщика.

Соколов хотел было сбросить зверя, потом передумал: «Трофей!»

Извозчику пришлось хуже. Волк вцепился в него клыками и уже подбирался к горлу. Соколов схватил зверя за поджатый хвост и стал сгибать его у основания. Волк взвыл от боли. Соколов переломил хвост у основания позвоночника. Затем он над головой раскрутил зверя за хвост и, словно камень пращой, запустил им в небо.

Оставшиеся волки еще некоторое время сопровождали сани, но враждебных действий проявлять не смели — трусили.

Вскоре они и вовсе отстали. Видимо, вернулись, чтобы сожрать своих павших сородичей.

У извозчика была прокушена в предплечье левая рука, откуда бежала кровь, ободрана щека.

Но довольный тем, что остался жить, извозчик вдруг засмеялся, закрутил головой:

— Надоть же, волков замяли, ишь ты! Расскажи кому — не поверят…

Соколов наклонился вперед, развязал на извозчике кушак. Прямо поверх тулупа перехватил руку кушаком, туго перетянул.

— Вот так-то! Теперь будешь жить до ста лет. Потери крови всегда стоит страшиться! — сказал сыщик. — От ее потери умирают чаще, чем от самих ран.

— Главное, что лошадки целы! — возбужденно говорил извозчик. — Рука что, плевое дело! Рука заживет… Главное — лошадки. А тут, у пристяжной сбоку, волк не глубоко прокусил — заживет, — и, обращаясь уже к лошадям, с нежностью: — Вы, дурочки, не серчайте, хлестать вас надо было — без этого никак нельзя. Зато все целы, да еще, дай бог здоровья барину, деньжата получим, подкуплю животную вам в помощь. На троечке кататься станем.

Соколов достал фуляровый платок и перевязал себе левую кисть, обрезанную о волчьи клыки. Сказал:

— Не хвались отъездом — хвались приездом! Нам еще лесом катить, да и в поле серых можно встретить. Погоняй, не стесняйся.

— И то! — легко согласился извозчик. Он теперь уже с опаской поглядывал на темневший впереди лес — не поджидают ли там хищники?

Но Бог в тот день решил помиловать гения сыска.

Вскоре сани, миновав ворота, пересекли громадную площадь перед Большим дворцом и подкатили к парадному подъезду. Тут, украшенная блестящими игрушками и электрической иллюминацией, красовалась громадная ель.

Дежурный — лейб-гвардии Преображенского полка фельдфебель Щеголь, могучий ветеран с окладистой бородой, служивший в армии с 1872 года, подскочил к Соколову.

Тот сбросил ему на руки медвежью шубу и остался в шинели.

— Здравия желаю, ваше сиятельство! С праздником замечательным позвольте поздравить вас — со славой российского оружия в битве под Лейпцигом.

— И тебя, Николай Григорьевич, тоже!

Щеголь продолжил уже вполне домашним тоном, как старому другу царской семьи:

— Обедня в церкви Большого дворца уже отошла. Государь с августейшей фамилией стоял не как всегда на хорах, а внизу. Их высочество наследник цесаревич Алексей Николаевич уже два раза посылали спросить, не приехал ли граф Соколов? Спать не желают идти, так жаждут вас видеть. Государыня его увещевают… Уж и не верили, что вас узрим. Коли на поезде вас не было, то как проехать?

— На лошадках! — засмеялся Соколов.

— Отчаянная затея! Нынче даже днем при самой острой необходимости и то лишь с большой охраной ездят. А вы — в одиночку…

Соколов кивнул на извозчика:

— А вот мой боевой соратник. Тебя как зовут, соратник?

Извозчик заробел важного бородатого фельдфебеля, дворцового великолепия, офицеров и дам, видневшихся в ярко освещенные окна, стоявшей на крыльце охраны. Он промямлил:

— Егором…

— Егор, вот тебе обещанные деньги, а сверху еще «катюшу» — за переживания и прокушенную руку. — Повернулся к Щеголю: — Николай Григорьевич, прикажи, чтобы героя перевязал доктор, накормили и спать до утра устроили.

Щеголь усмехнулся в заиндевелую бороду:

— И чарку нальем с верхом! Праздник веселый. А вы, Аполлинарий Николаевич, самый раз прибыли — танцы в разгаре, к столу еще не приглашали…

Соколов легко взбежал по красному сукну подъезда, сбросил медвежью шубу и шинель. Он остался в полковничьем мундире, так шедшем к нему. Вдруг он увидал невысокого, круглого человека с добрым лицом. Это был лейб-медик Боткин.

— На ловца и зверь бежит, — рассмеялся Соколов.

— Я услыхал, что прибыл граф Соколов, на которого напали волки, и поспешил перевязывать и госпитализировать опасно больного, а вижу, как всегда, бодрого и вполне здорового богатыря.

Соколов искренне удивился:

— Невероятно! Евгений Сергеевич, кто вам мог сказать про волков? Я прибыл, можно сказать, прямо из леса. И никто про мою битву с хищниками не знает.

— Нет, знают все, даже государь.

— Тогда, верно, сами волки передали это сообщение по телеграфу.

— Вероятно! Но все же моя помощь нужна — ваша рука на перевязи, видна кровь. Прошу, граф, пройдемте в мой кабинет. Это рядом.

Боткин повел Соколова длинным, плохо освещенным переходом. Вскоре они оказались в медицинском кабинете. Боткин оглядел рану, обрадовал:

— К счастью, сухожилия не задеты! Еще миллиметр-другой, и правая кисть ваша, Аполлинарий Николаевич, не действовала бы. А так идите на танцы, дня через два-три кисть будет здоровей, чем прежде. Только сейчас наложу повязку.

* * *