Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк

Кажется, общая гниль и водка объединяли этих двух людей, влюбленных в пороки и недостатки друг друга. Они на людях демонстративно целовались, обнимались и с вечера до утра уединялись в своей комнате, как говорил переводчик Ахмет, – прочищали друг другу мозги, а может, что-то другое.

– Война – это развлечение для настоящих мужчин, – говорил майор Собин переводчикам. – Война помогает убрать с глаз долой хандру, скуку и прокипятить кровь в жилах. Без этой войны я был бы падшим человеком!

– Мне плевать на жизнь, – вторил майору Собину майор Саротин, – я со смертью давно на «ты», она меня страшится и обходит стороной.

Майор Собин прибыл в Кабульский разведывательный центр одним из первых, когда никакого разведцентра еще не было, даже не было помещения, и все разведчики жили в палатках, мерзли зимой, задыхались от жары летом. Собин недолго пробыл в Кабуле, его направили в Герат и там он «сдружился» с такими же людьми, готовыми украсть, как он сам.

Афганцы до русского вторжения в Афганистан не имели привычки закрывать на замок свои двери, воровства не было, в каждой семье был достаток, конечно, не было изобилия, но в городах и кишлаках люди жили неплохо, сытно. С войной это все кончилось. Начался террор, насилие, грабеж местного населения и караванов богатых купцов, идущих из Пакистана, Ирана, Саудовской Аравии. В грабежах активно участвовал майор Собин. Он уничтожал караваны верблюдов, убивал погонщиков и купцов, завладевал богатством и награбленное делил по-братски.

Лилась кровь невинных людей, как водица, они не могли понять, что происходит в стране, бросались бежать, где можно было укрыться от варварства и разбоя, но таких мест практически не было в Афганистане, тогда бросались в Пакистан. Появились узники совести, ставшие в последующем осведомителями или агентами майора Собина. Беседуя с ними, он горько плакал, проливал крокодиловы слезы, чем обезоруживал афганцев, поверивших в искренность его чувств, работа по вербовке шла на «ура», появились некоторые успехи в работе Собина, но одновременно из Герата стали поступать многочисленные жалобы на Собина, что он не столько борется с басмачами, сколько грабит купеческие караваны и убивает ни в чем не повинных людей. Собин был срочно отозван из Герата в Кабул, где во всем признался Шамилю, тот его простил, предварительно получив чемодан награбленного добра, включая золотые украшения, персидские ковры, бриллианты и богатые шубы. Шамиль укрыл Собина от суда и вскоре отправил в Кандагар.

Здесь, в Кандагаре, майор Собин впервые встретился с майором Саротиным и переводчиками Ахметом и Хакимом.

С прибытием в Кандагар майора Саротина пьянство удвоилось. Офицеры быстро нашли общий язык. Пьянство укоренилось, стало нормой поведения, а слабовольный подполковник Пронин ничего не мог сделать с «побратимами» и лишился должности, был отозван в Кабул.

Пьяные офицеры пугали переводчиков, стреляли по ночам по их окнам, требовали денег на водку, а однажды переводчик Хаким плясал под дулом пистолета всю ночь, пока не упал от изнеможения и усталости.

Собин и Саротин, несмотря на мой запрет прекратить пить водку, продолжали пьянствовать, полагая, что никто ничего не узнает.

Мне было жаль этих падших людей, находящихся в моем подчинении, особенно майора Собина, испорченного войной. Его жена, Мария, ушла от него к другому, а двое детей, мальчик и девочка, оказались у престарелой бабушки в деревне, при живых родителях. Жена отказалась от них. Когда бабушка умерла, детей поместили в интернат. Возможно, что из-за семейных неурядиц майор Собин стал пить, что, естественно, не прошло незаметно для командования части, где служил Собин. Выговор по службе сменился строгим выговором, затем служебным несоответствием занимаемой должности и, кажется, быть майору разжалованным и уволенным из армии, если бы не подоспел Афганистан, куда его отправили, чтобы там он сложил свою буйную голову.

Теперь майор Собин оказался в моем подчинении. Он уже не мог обходиться без водки и наркотиков. Болезнь прогрессировала. По утрам Собин был совершенно больным и беспомощным человеком. Руки тряслись, как в лихорадке. Он вздрагивал всем телом при любом стуке или выстреле, обливался холодным потом, хватался за пистолет или автомат Калашникова, падал на пол, воспринимая ситуацию всерьез, как в бою, занимал круговую оборону и готовился отстреливаться от нападавших басмачей. Они ему снились по ночам и причиняли много хлопот.

Когда майор Собин успокаивался и нервный срыв проходил, он плакал, как малое дитя. Просил у переводчиков денег на водку, ворчал, что они не дают ему денег, называл их «туземцами», «дикарями».

Такие отношения майора Собина с переводчиками я еще застал по прибытии на «точку», переводчики по-прежнему боялись Собина и Саротина, но уже не на столько, как раньше, но все равно страх присутствовал в их отношениях с ними. Пьянство, как зло, разъедало нервную систему Собина, он продолжал пить. Даже свежие могилы «Акрама» и «Фараха» ничему не научили его. Ведь вместо них, он должен был лежать в гробу, его убийство входило в планы агентов-оборотней.

– Я хочу умереть молодым! – часто говорил Собин переводчикам – и те немели от страха, не знали, что сказать майору. – Все мертвые – ровесники, – продолжал он, – стоит вас пристрелить, папуасов, и вы навсегда будете молодыми у Аллаха. Для мертвых нет национальностей, есть только один Бог на небе. После таких слов переводчики запирали двери на ключ и ложились спать под кровати, спали по очереди, напрочь забыв, что им было приказано спать на кроватях, как людям, уважающим себя.

Майор Собин вел себя с переводчиками раскованно.

– Хороший человек – это тот человек, рядом с которым свободно дышится, – говорил он. Переводчики молчали, не знали что и думать, о каком хорошем человеке говорит майор Собин.

– И кто этот человек? – спрашивал Собина Микаладзе.

– Полковник Шамиль, начальник Кабульского разведцентра.

– Рыбак рыбака видит издалека, – смеясь, сказал прапорщик Микаладзе, – еще не известно, сам-то Шамиль считает тебя хорошим человеком или нет?

– Уймись, Микаладзе. Не ровен час – пришибу! – взрывался майор.

– Тебе, майор Собин, я поостерегся бы передать на хранение свои деньги как закоренелому карманнику. Пропьешь, – не унимался Микаладзе.

Собин соскакивал с места, пытаясь чем-то ударить прапорщика, начиналась потасовка, лишь мое присутствие останавливало спорщиков, они расходились по углам до очередного раунда перебранки, накапливая огонь неприязни друг к другу.

Поведение майора Собина нельзя было назвать предсказуемым. Он в минуту наркотического дурмана мог совершить любой необдуманный поступок, и это настораживало всех. Его жизнь, запутанная и нелогичная, как замысловатый рисунок ковра, что висел у кровати Собина, имела больше вопросов, чем ответов.

– Скучно жить на этом свете, господа! – говорил Собин, повторяя утверждение Н. В. Гоголя и, чтобы развеять скуку, приглашал в свою комнату переводчиков, спрашивал их, что могут означать на его ковре замысловатые узоры?