Рандеву с йети - Никита Велиханов

11 июля 1999 года. Волга.

Два дня пролетели — быстрее не бывает. Изменить ситуацию было невозможно, условия были заданы жестко и заранее, так что оставалось только использовать эти условия по максимуму. Режим содержания был вольный. Из «дома» Ирина выбиралась, едва проснувшись, через довольно узкий вертикальный лаз, выходивший в сердцевину пустотелого дуба, стоявшего на вершине холмика. В дубе было огромное дупло, которое человеческий глаз просто-напросто не воспринимал благодаря наведенным на «постоянном астоме» чарам. Нужно было просто подойти к дубу с тыльной, выходившей к небольшому, но довольно глубокому заливчику у самого берега, стороны и, не обращая внимания на якобы сплошную поверхность узловатой, покрытой растрескавшейся корой древесины, шагнуть внутрь и немного в сторону, чтобы не оступиться, а попасть ногой прямо на нужную «ступеньку». Ступеньками и перилами служили удивительно «правильно» растущие дубовые корни, крепкие и упругие, которым даже немалый вес Ома явно был нипочем.

Внизу — несколько довольно обширных помещений, где и пол, и стены, и потолок были из плотно утрамбованной глины, перемешанной с какой-то жестковолокнистой травой. Каркасом служили также дубовые корни. Ом объяснил, что каждое такое жилище «выращивается» десятками, если не сотнями лет, и делают это впрок, для детей и внуков. Каждый дуб имеет свой возрастной предел (здешние йети предпочитали именно дубы — за прочность, надежность и довольно быстро растущую разветвленную корневую систему), и к тому времени, как дуб окончательно состарится и рухнет, нужно непременно подготовить себе новый, а лучше — не один и не два. Во-первых, про запас. Бывает, что в дуб ударяет молния. Случаются и другие непредвиденные ситуации. Запасная «квартира» никогда не помешает. Во-вторых, йети, народ в общем-то оседлый, предпочитали время от времени менять обстановку, и надоевший интерьер (который в каждом «дубе» был, естественно, свой), и пейзаж снаружи.

Толстый слой глинисто-травяной смеси выполнял целый ряд полезных «домашних» функций. Не давал осыпаться и оседать почве. Не пропускал корни других, ненужных растений (как и по какой такой причине он это делал, Ирина не очень поняла). Выполнял роль теплоизолирующей прослойки — зимой, судя по всему, в домах у йети было не слишком холодно, хотя информация о «зимней спячке» подтвердилась (йети не то чтобы беспробудно спали всю зиму напролет, но могли не выходить из дому целые недели, если не месяцы, пребывая в «замедленном», близком к анабиотическому состоянии), и особая жара была, конечно, ни к чему. И еще этот слой адсорбировал влагу, в достаточной степени, чтобы в доме было приятно дышать. Иначе обычная островная сырость сильно мешала бы жить. Тем более что главным входом-выходом в каждое такое жилище служил не дубовый «дымоход», а выходившая метра на полтора ниже обычного уровня воды нора, сплошь заплетенная по стенам крепкими дубовыми корнями. Йети были великолепными пловцами и ныряльщиками, могли оставаться под водой чуть ли не на десяток минут, и вообще чувствовали там себя не менее уютно, чем на суше.

Вся мебель — подстилки из той же волокнистой травы и большие плетеные из ивняка короба, служившие в основном для хранения провизии.

Огня йети не любили и прекрасно обходились в хозяйстве без него. Основной пищей служили различные коренья, грибы, побеги, листья и травы, которые готовились сотней разных способов — начиная от более или менее привычных, вроде заквашивания, и кончая весьма экзотическими, про которые Ом только и сказал Ирине, что людям обычно бывает неприятно есть такую пищу, когда они узнают о том, как она готовится. Рыбу ели в довольно больших количествах, как и раков, и моллюсков, и прочую водяную живность, вяленую, маринованную, сырую — и все это приправлялось травами. Мясо в обычном рационе использовалось не часто. Специально йети не охотились и убивали — а вернее добивали — обычно только покалеченных или по иным каким-либо причинам нежизнеспособных животных: то есть крупных животных, вроде лосей или кабанов.

Главным «неживым» продуктом была соль, за которой йети выбирались в очень порой далекие и долгие экспедиции. Собственно, большинство случайных встреч человека с йети происходило именно во время таких вот «вылазок». Ходить за солью было делом нелегким и небезопасным. Дело в том, что йети по преимуществу были невероятно тесно — с человеческой точки зрения — связаны с тем местом, в котором жили. И любая сколь-нибудь долгая разлука с домом изрядно подрывала их жизненные силы. Йети, ушедший за солью, возвращался обыкновенно изможденным и больным и приходил в себя потом едва ли не месяц. Иногда он заболевал во время своего похода настолько серьезно, что утрачивал контроль над окружающей реальностью и забывал «отводить глаза», а, следовательно, давал людям возможность себя увидеть. Но соли он приносил, как правило, целый короб, которого его «семье» хватало примерно на год. Кроме того, такие вот походы за солью выполняли в структуре «семьи» какую-то важную ритуальную роль, закрепленную исключительно за мужчинами.

Семья представляла собой довольно запутанный с человеческой точки зрения конгломерат, основанный как на чисто родственных, так и на еще каких-то не очень понятных связях, и состоявший обыкновенно из нескольких десятков мужчин, женщин и детей, причем все дети считались как бы общими, но различались по «степени родства». По сей причине и Андрей был «общим» ребенком в семье Ома, хотя Ольгу официально в семью не приняли. Для таких как она «побочных жен» существовала специальная категория, обозначаемая на астоме особой картинкой: отдельно стоящее дерево, густо оплетенное плющом или каким-нибудь иным вьющимся растением. К немалому удивлению, Ирина поняла, что, во-первых, под эту категорию далеко не всегда подпадают только человеческие женщины, а, во-вторых, что случаются не только «побочные жены», но и «побочные мужья».

Местная популяция йети состояла примерно из двух десятков таких семей, причем некоторые из них жили довольно далеко вверх и вниз по берегу Волги. Две, судя по картинкам, показанным Ирине Омом, и вовсе обитали на Сазанке, то есть в местности хоть и диковатой и местами труднодоступной и малопроходимой, но со всех сторон — кроме волжского берега, конечно, — окруженной городскими кварталами и промышленными зонами. На правом берегу, в районе между Березниками и устьем Терешки, тоже были две или три колонии. И еще одна — севернее Маркса, в районе Орловской Воложки. Но главной базой здешних йети были все-таки родные для Ома места. Социальная структура этого — племени? — также представлялась Ирине довольно расплывчатой. Однако йети всегда были в курсе того, что происходило как у их непосредственных соседей, так и довольно далеко. Пару раз в разговорах между Ириной и Омом мелькали какие-то горные местности с откровенно субтропической растительностью в долинах. Тамошние йети, судя по виду, были несколько иной породы, и образ жизни у них был иной, но это не мешало им каким-то непонятным Ирине способом поддерживать со здешними сородичами довольно тесные добрососедские отношения.

Светло-зеленые тоже появлялись на фоне самых разных пейзажей — хотя в основном равнинных. Иногда это был лес, иногда берег моря, иногда холмистые равнины. И о каждой такой общине у Ома было свое мнение, свои устоявшиеся представления-предрассудки. Светло-зеленые и йети часто появлялись на картинках вместе. И в тех случаях, когда они появлялись вместе, больше всего это было похоже на заседание какого-то координационного межрасового совета.